А. Анохин. Мартовская гастроль 1912 года.

Андрей АНОХИН

Мартовская гастроль 1912 года.

 Большой зал дома Дворянского собрания на Павловской улице в старой Костроме, бесспорно, принадлежал лучшим по красоте и убранству помещениям такого разряда и был известен своими замечательными свойствами далеко за пределами губернии. Устроенный по-столичному, торжественно-светлый, изящный, вместительный, он, распахнув свои двери обществу, стал настоящим очагом культуры. Здесь выступали гастролировавшие (кто – намеренно, кто – проездом) известные и неизвестные поначалу, но ставшие впоследствии гордостью российской культуры актеры, певцы, музыканты… Нередко принимал здесь костромской зритель заграничные таланты. 

Белый зал Костромского дворянского собрания. Фотограф Б.И. Дунаев. Нач.ХХ в.

 В белых зальных стенах блистали изысканными нарядами персоны из высшего света ранга губернского и столичного, но так же привычно встречали эти стены и публику в самом обыкновенном платье. Зал, как, впрочем, и дом, жил не раздельной, не обособленной от горожан жизнью. Вход сюда был открыт всем. Взрослые простолюдины, любители всего изящного, запросто посещали концертные программы, представления. Для их детей устраивались праздничные детские утра, рождественские елки, пасхальные базары, благотворительные лотереи и вечера. 

 Об одном из таких вечеров я услышал рассказ прекрасной, душевной старушки – Анны Николаевны Арсеньевой. Её, педагога-музыканта, хорошо знают, вспоминают теплыми словами люди из музыкального мира Костромы. Когда мы познакомились, ей было за восемьдесят. Несмотря на такой значительный возраст, она обладала завидной памятью, которая имела исключительно редкую способность: с поразительной точностью воссоздавать обстоятельства, относящиеся ко всяким музыкальным событиям.

 В  первую нашу встречу, после нескольких минут беседы с ней, у меня тотчас же сложилось впечатление, что музыка, и только она одна, составляет смысл её одинокого существования. В скромно обставленной комнате Анны Николаевны не было привычных бытовых вещей, а имелись только те, что, пусть и отдаленно, но имели отношение к музыке и искусству вообще.

 Большую часть комнатной площади занимал зачехлённый рояль. На пюпитре покоились ноты, крышка старинного метронома всегда была открыта – Анна Николаевна музицировала ежедневно. Окружали её бесконечные тома нот, книг о музыке и музыкантах, в рамочках на стенах висели портреты любимых композиторов. Даже мозеровские часы, будучи в неисправности (стояли), были «с боем». Мелодичный часовой звук хозяйка нарочно, с намереньем представила мне.

 Впервые я пришел к ней по открыточным делам в надежде разыскать что-либо из видов старой Костромы. Открытки с видами нашлись, и она, довольная тем, что оказала услугу, передала мне несколько штук и пригласила заходить «другой раз». Другой раз случился скоро: она позвонила сама и пригласила быть в удобное время.

 – Нынче я вам открыток не нашла – как бы извиняясь сообщила она, открыв дверь, – зато откопала в бумагах нечто костромское, как вы просили, и, полагаю, это будет весьма небезынтересно.

 Она усадила меня вблизи рояля и с необыкновенной нежностью вложила в мои руки продолговатый плотный лист с фотографией. Это была концертная программка. В уже пожелтевшую, но добротную и, видимо, прежде дорогую бумагу в специально сделанные врезки-уголки была вставлена фотография девочки, почти ребенка. Текст программки сообщал: «Зал Костромского дворянского собрания. 11 марта 1912 г. В пользу детского приюта Имени Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны. Программа концерта юной пианистки-композитора Ирины Энери».

 Вторая страница была чиста, на третьей давался перечень произведений, должных звучать в концерте из трёх отделений. В конце страницы указывалось: рояль фабрики «Шредер», начало в 8 час. вечера. И самая нижняя крохотная строка представляла изготовителя программного буклета – Костромскую губернскую типографию. Подписей на экземпляре не было.

  Я стал разглядывать портрет на первой странице. Анна Николаевна молчала, и никаких комментариев я сначала не услышал. С фотографии на меня смотрело лицо девочки лет 10–11, симпатичное, милое. Прическа была обыкновенной – с бантом, длинные гладко причесанные волосы эффектно спускались ниже плеч. Строгую белую кофточку с пелеринкой украшали тёмная брошь и такого же цвета бусы. Когда я закончил пристрастный просмотр и перевёл взгляд на Анну Николаевну, она особенным голосом, благоговейно сказала: «Правда, приятно? Я была на этом концерте и хорошо всё помню. Хотите, расскажу?»

Пианистка и композитор Ирина Энери. 1912 г.

 В 1912 году Аня Репина посещала частную музыкальную школу В.С. Сумароковой-Мориной, которая располагалась во втором этаже дома Мыльниковых на Русиной улице (ул. Советская,7). 

В.С. Сумарокова-Морина, основательница частной музыкальной школы в Костроме.
Кон. XIX – нач. XX в.

 В марте воспитанницы школы за несколько дней были извещены о предстоящем концерте И. Энери. Задолго до концертного дня девочки-воспитанницы, одетые «соблюдая приличия» – в обыкновенную учебную форму, собрались в помещении школы и «осмотренные» педагогами группы направились к Дому дворянства, на Павловскую.

 – На улице было непогодно: лужи, грязь. Мы очень боялись испачкать нашу форму, отчего шли очень осторожно, правильно, вели себя смирно. У подъезда стояло много экипажей, из них выходили люди целыми семьями, и все время подкатывали новые извозчики, подвозили публику. Волнения наши за внешний вид закончились, когда мы вошли в здание. Вестибюль был полон, больше всего было детей. Я встретила много знакомых и подруг из городских училищ. Нас провели в большой зал, который в этот раз – я не впервые была там – имел столько света, будто стоял солнечный день. Вы знаете, ведь там было электричество! Когда Энери вышла на сцену, то мы увидели, что она почти такая же девочка, как мы: лет тринадцать, но возможно, четырнадцать. Я сразу влюбилась в неё ещё до начала игры. Когда она мягко, умело присела к инструменту и стала играть, все пришли в неописуемый восторг.

 Далее Анна Николаевна произнесла в адрес юной пианистки столько полных восхищения прелестных слов, что передать их все, я конечно же, не смогу. Программку этого воскресного вечера она отдала мне «в память музыкальной старушки и её благословенного времени». Каких-либо подробностей о дальнейшей судьбе талантливой «пианистки с косичками» Анна Николаевна не знала. Сказала только, что Энери – псевдоним.

 Через год с небольшим после нашего знакомства Анна Николаевна умерла…

 Мне захотелось узнать хоть что-нибудь о замечательной девочке, укрывшейся под псевдонимом Энери, но это мне, увы, долго не удавалось: справочники, энциклопедии молчали. Совсем недавно, просматривая старые костромские газеты, я обнаружил несколько заметок, посвящённых приезду И. Энери. Все они признали концерт пианистки-композитора по-настоящему волнующим событием в культурной жизни города и посвятили её гастроли изумительно тёплые строки.

 «Своей игрой, совершенно уже законченной, молодая пианистка-композитор произвела прекрасное впечатление на публику, и некоторые произведения великих композиторов, которые, по своей трудности, исполнялись немногими пианистами, Ирина Энери сыграла безукоризненно. Кроме Листа, Баха, Шопена и др. Ирина Энери исполнила несколько своих композиций, несомненно, это детские произведения, но в них чувствуется самостоятельность и талант исполнительницы». Все газеты отметили и тот факт, что сбор от концерта в пользу приюта «выразился в довольно крупной цифре».

 Впрочем, с именем И. Энери я ещё раньше встречался дважды. В одном из сборников прочёл, что она в 1918 году участвовала в благотворительных концертах в Петрограде. А в 1923 году журнал «Жизнь искусств» поместил короткую заметку о гастролях концертирующей в Германии известной артистки И. Энери, которая «имеет полный успех и лучшую прессу». Вероятно, в Россию она не вернулась.