Из собрания старого фотографа. Л. И. Андреев.

Главная / * КОСТРОМСКИЕ ФОТОГРАФЫ / ** КОСТРОМСКИЕ ФОТОГРАФЫ - СТАТЬИ / Из собрания старого фотографа. Л. И. Андреев. 

 

Андрей АНОХИН

Из собрания старого фотографа. Л.И. Андреев.

 

 В 1972 году случайная встреча с костромским старожилом Л.И. Андреевым положила начало моему неожиданному увлечению. Я стал собирать старые почтовые открытки с видами Костромы. Всё произошло стремительно: уличное знакомство, короткая беседа, и я оказался в его квартире. Он жил рядом, в Сенном переулке.

 Во время знакомства я узнал, что Леонид Иванович в прошлом фотограф и «портретный художник» (по раскраске портретов), а сейчас пенсионер и вообще свободная личность. Я не заметил, как за разговорами мы оказались у дверей его дома. «Вот и пришли. Посмотрим настоящую Кострому, чайку скушаем. На старуху мою обижаться не следует. Она, хоть и сварливая, но не вредная и даже, пожалуй, добрая», –подготовил он меня.

  На наше появление «древняя» его жена пробурчала: «Опять кого-то привел», – и тут же скрылась за дверью. Хозяин сам «охлопотал» чай. Мы устроились за его письменным столом, за которым он некогда имел занятия живописные. Стены комнаты, где мы сидели, были плотно увешаны собственными портретами и семейными фотографиями.

 Портреты имели вид необычный: черно-белые снимки в рамах под стеклом, раскрашенные талантом и стараниями моего нового знакомого в необыкновенно яркие густые цвета, смотрелись весьма оригинально. Артистическим жестом он указал на них и торжественно представил: «Прошу осмотреть!»

 Предложенную продукцию мне приходилось встречать и раньше, но здесь, в личных авторских экземплярах владельца, вероятно, от переизбытка чувств к собственным изображениям было положено столько краски, что несомненно хватило бы на целую галерею подобных «произведений». «Каково?» – полюбопытствовал он. Мне не хотелось расстраивать старика, и я дал одобрительный отзыв его искусству. Печать приятности возникла на его лице.

  Мы покончили с чаем, и на столе появился альбом с «городом». Я впервые так близко смотрел в историю. Домашний альбом – не музейная витрина: я вынимал с его разрешения открытки из альбома, внимательно разглядывал обе стороны. Большинство открыток имели письменные сообщения и почтовые штемпели.

 Потертые, довольно ветхие экземпляры открывали глазам до того не виданный город. На фото он был неузнаваем. Некоторые места были настолько переустроены, что в их нынешнем состоянии кроме чувства ужаса ничего другого не вызывали. Сделалось грустно. Одному разобраться в увиденном мне было не под силу, а Леонид Иванович объяснениями не спешил. Наконец он заговорил:

– Узнаётся?

– Почти нет, – ответил я.

– Тогда позволим для Вас «комментарию», –сказал он и лихо подкрутил усы. «Комментария» обернулась двухчасовой лекцией о жизни старой Костромы. 

успенский

"Вот соборы...". Открытка нач. XX в.

  Рассказ его не был простой констатацией – «прежде-теперь». Я выслушал вполне профессиональное литературное произведение горожанина-старожила со множеством метких характеристик людей, событий и случаев из городской бывальщины, участником и наблюдателем которых частенько приходилось бывать самому моему рассказчику.

 Я пролистал альбом ещё раз: некоторое отдаленное понимание сюжетов стало проявляться во мне.

 Мы расстались тепло, по-дружески. Я благодарил его за знакомство и показ открыток, за содержательный интересный костромской рассказ и особенно восхитился его знаниями. «Наживное, – ответил он, – всегда заходи. Я или дома, или на пруду».

 Заглядывать к нему я стал часто. Всякий раз , уходя, я уносил с собой несколько подаренных им открыток и новый рассказ из прежней городской жизни. Общение с ним доставляло удовольствие. Он никогда не был хмурым, раздраженным и, мне казалось, усталым. Улыбка присутствовала на его лице всегда. Возрастом под восемьдесят, а неиссякаемой его энергии, общительности и живости натуры мог позавидовать любой молодой человек. В речи его то и дело проскакивали рифмованные «штучки», начиненные необычными словами и оборотами, – он сочинял их на ходу и, пришеп¸тывая, выдавал. Ну, а когда он картинно, по-молодецки подкручивал свои седые усы, то, без всякого сомнения – вам являлся актер.

 Я заметил: после общения с ним действительно проходила усталость. Стихотворных поговорок и «высказок» я выслушал не одну сотню. Всякий раз, когда я получал от него открытки, – а это было настоящее действо – непременно звучали его «штучки-высказки» сообразно открыточным сюжетам и по их количеству.

 Вручает, скажем, он мне открытку с видами соборов – следуют строки: «А вот держи соборы – их слизали воры». Если на открытке была изображена церковь, ныне отсутствующая, декламировал: «Пришел хам – сделал срам».

 Тексты его не были постоянными. Они варьировались, изменялась их форма, но верный,точный смысл оставался всегда. Эти сочинения как будто не были закончены, автор не договаривал, предоставляя слушателю возможность для собственных размышлений.

 Скоро всё его небольшое, но дорогое собрание картинок перекочевало в мои альбомы. Отдавая последние «городские памятки», Леонид Иванович произнёс целую речь о пользе собирательства, закончив её словами: «Собирай дальше. Добро сделаешь!»

 Отношения наши продолжались. Я, как и прежде, навещал его, а он, как мог, способствовал моим находкам. Вспоминал старых знакомых, у кого были открытки, или высказывал соображения о месте их возможного нахождения. Часто, не помня адресов, он рисовал мне план, и я без труда находил нужного человека. Об успехах всегда сообщал ему. Он с удовольствием просматривал новые, иногда не виденные им ранее экземпляры.

 Вскоре зрение его ухудшилось настолько, что он не мог прочитывать открыточные изображения. Но мы приспособились. Я рассказывал ему содержание открыток, и, если встречался новый для меня городской уголок, я слушал «комментарию».

 Через три года мы расстались навсегда – Леонид Иванович умер. По прошествии нескольких месяцев скончалась и его жена – «невредная женщина».

 Незадолго до её кончины я зашёл к ней. Я ощущал в себе внутреннюю потребность бывать в этом доме – иногда хотелось просто на несколько минут очутиться в интерьере их квартиры.

  Вдова-старуха молча протянула мне небольшого размера потрёпанную книжечку. Это был путеводитель по Костроме издания 1913 года. Я стал благодарить её, но она, не меняя грустного выражения лица, сказала тихим усталым голосом: «Иваныч оставил тебе в память. Иди с Богом». Я снова поблагодарил её и ушёл. Вскоре её не стало. В их квартире в доме на Сенном переулке поселились незнакомые люди.

 С уходом Леонида Ивановича продолжали действовать пути поиска, им определенные к исполнению. Я следовал по указанным адресам и планам. Знакомые его отсылали меня к своим знакомым и родственникам, цепочка эта иногда обрывалась, но затем восстанавливалась. Коллекция пополнялась. Появились двойные экземпляры – сложился обменный фонд. Обменивая открытки из этого фонда, я получал недостающие в коллекции экземпляры.

 Я помню сегодня всех старых костромичей, кто отдавал или способствовал возможности приобрести открытки. Список этот мог бы выглядеть довольно внушительным. Я б указал всех, кто участвовал в создании коллекции, но малый объем публикации не позволяет этого сделать.

 Дарители расставались с открытками непросто: почти всегда с грустью, с беспокойством за их будущее. Равнодушных не было. Приходилось прибегать к уговорам, нередко затяжным. Убеждал и получал нужные экземпляры из рук владельцев, отдающих мне их для дела. Случалось, не убеждал…

 За годы собирательства я свел знакомство со многими людьми. С кем-то подружился, со многими поддерживаю теплые отношения и по сей день.

 Постепенно наладились и утвердились связи с коллекционерами из других городов. Завязалась переписка. Пожалуй, почтовые контакты с иногородними собирателями и дали в коллекцию основной приток открыток. Личные встречи и добрые товарищеские отношения с ленинградскими коллекционерами оказали на меня благотворное влияние.

 Знатоки в своём деле, в высшей степени специалисты в вопросах филокартии и обстоятельнейшие люди – Н. С. Тагрин, С. И. Самуйликович, к сожалению, рано ушедшие из жизни. Немало сделали для меня и ныне здравствующие ленинградцы – В.Н. Горский и В.Я. Гинзбург, их добрые советы и помощь позволили значительно пополнить коллекцию. Коллекционеры корреспонденты из многих городов России приложили немало труда для отыскания открыток с костромской тематикой и присылки их в мой адрес.

 Параллельно с собирательской работой шёл и другой процесс – накопления знаний. Поначалу, конечно, в связи с открыткой. Я втянулся в краеведческие занятия. Рассказы, положенные в основу моим открыточным наставником, стали первой ступенью на краеведческой лестнице. Постепенно собирался материал по истории создания открыток, об их авторах – художниках и фотографах, издателях, типографах.Начался процесс изучения Костромского края через старые открытые письма.

 С благодарностью вспоминаю то время, когда обратился к трудам В. Н. Бочкова – талантливого исследователя-архивиста, знатока костромской истории. Его статьи, книги, радиоочерки дали изначальные сведения о городе, крае и помогли разобраться во многих вопросах краеведения.

 Посчастливилось мне познакомиться в начале 1970-х годов с А.А. Григоровым, человеком неординарным, мастером-исследователем, учёным, личностью цельной и светлой. Страсть к истории и подлинно научные занятия во многих областях позволили ему создать блестящие труды-исследования и стать примером должного служения делу.

 Немало помощи в становлении коллекции получил я от старшего товарища-книжника Н.И. Лапина. Книжник, знаток краеведческой литературы, он обладал феноменальной памятью в части костромской библиографии, почтение к которой передал и мне.

 Могу с уверенность утверждать: встречи с такими людьми, как В.Н. Бочков, А.А. Григоров, Н.И. Лапин и виновник моих увлечений Л.И. Андреев, оказали на меня самое сильное влияние, а их труды, советы и наставления поставили моё коллекционирование на исследовательский путь. Так я выбрался из чистого собирательства, а это удается далеко не всем.

 Спустя десять лет к теме «Костромская открытка» прибавилась ещё одна – «История фотографического дела в Костромской губернии», подсказанная искусствоведом В.Я. Игнатьевым, и она открыла для меня мир старой костромской фотографии.

 Сегодня моё домашнее собрание состоит из почтовых открыток Костромы и Костромской губернии, старых фотографий – видовых и портретных, стеклянных и пленочных негативов, выполненных любителями и профессиональными фотографами моего края. Накоплен значительный материал о жизни и деятельности светописцев костромской земли.

 Собрание постоянно пополняется. Правда, прошла погоня за подлинниками: копии с открыток и фотографий я с успехом использую для заполнения пустот в коллекции, для учёта и регистрации кадров костромской светописной галереи. В этой галерее – виды деревень и сёл, уездных городов и губернского центра с их жизнью, бытом, праздничными и будничными событиями, снимки, представляющие типы населения, его повседневные и традиционные занятия, его обычаи.

 И открытки, и фотографии, и негативы – вся коллекция – есть часть исторического знания, накопленного костромской культурой, знания так необходимого поколениям настоящим и будущим. В последние годы собранный материал начинает являться зрителю. Он иллюстрирует краеведческие статьи и публикации не только на страницах местной печати, но и пробивается в издания столичные, центральные. Возможно, со временем такие коллекции, собранные воедино, послужат для составления и издания Российского изобразительного архива. Так должно случиться.

  Рассказ о коллекции, начатой с собирания старого фотографа, окончен. Жалею об одном: не сохранил этих открыток-первенцев, потёртых и ветхих – заботился об улучшении качества материалов.

***

 Любезный читатель! Вы перелистали страницы книги, увидели картины былого и людей, составлявших малую часть России – Костромской губернский дом. Жизнь этого дома находилась под пристальным вниманием его светописцев, которые делали слепки с губернской действительности, останавливали время. Мы надеемся, что предложенный вашему вниманию труд сможет хотя бы отчасти удовлетворить интерес к прошлому и в чём-то обогатить ваши знания о провинциальной жизни России ушедшей поры.