+7(960) 744-18-33 (заказ экскурсий)
+7(953) 650-00-04 (общие вопросы)
Введенский С. Костромской протопоп Даниил: Очерк из истории раскола в первое время его существования.Главная / * БОГОХРАНИМАЯ КОСТРОМСКАЯ ЗЕМЛЯ / КОСТРОМСКАЯ ЕПАРХИЯ / Введенский С. Костромской протопоп Даниил: Очерк из истории раскола в первое время его существования.
Введенский С.
Костромской протопоп Даниил:
Очерк из истории раскола в первое время его существования.
// Богословский вестник. 1913. – Т. 1. - № 4. – С. 844-854 (2-я пагин.).
КОСТРОМСКОЙ ПРОТОПОП ДАНИИЛ. Очерк из истории раскола в первое время его существовании. (Реферат, прочитанный на IV Областном Археологическом Съезде в Костроме).
В последние годы патриаршества Иосифа (1642-1652 гг.) под руководством царскаго духовника Благовещенскаго протопопа Стефана Вонифатьева, в Москве образовался кружок ревнителей благочестия [1]. Пользуясь своим личным влиянием на царя Алексея Михайловича, Стефан Вонифатьев внушил правительству мысль принять ряд мер к упорядочению богослужения, к сокращению пьянства, уличных игрищ со скоморохами, песнями и т.п. Духовным и светским властям различных городов был дан из Москвы относительно этого ряд грамот со строгим наказом и с разрешением употреблять против ослушников суровыя меры [2]. Разумеется, во многих местах эти предписания никакого действия на жизнь не оказали. Но кое-где, все-таки, они нашли себе отголосок среди тех представителей духовенства, которые и сами «стояли за благочестие», т.е. старались бороться с нестроениями религиозно-нравственнной жизни своей паствы. Так было, между прочим, и в Костроме [3], где надзор за церковной жизнью был поручен игумену Богоявленскаго монастыря Герасиму и соборному протопопу Даниилу. Относительно перваго из этих лиц мы имеем очень мало сведений, которыя характеризовали бы его со стороны нравоисправительных стремлений. По документам видно только, что игумен Герасим был человек довольно книжный и заботившийся об устроении своего монастыря [4]. Но соборный протопоп Даниил заявил о себе более определенно, а в последующее время получил довольно широкую известность за пределами Костромского края. В полдень 28 мая 1652 г. на улицах Костромы появилась толпа, состоявшая, главным образом, из крестьян с. Селищ, Минскаго и окрестных деревень, которыя в то время принадлежали боярину Глебу Ивановичу Морозову. Крестьяне шли с песнями, с шумом, но они двигались не безцельно. Во главе их был поп села Селищ Иван и вел их за собою освобождать тех узников, которые были посажены за разныя безчинства в палату под соборною церковью. Расходившиеся буяны сбили замок и выпустили из заключения троих из своих собратий. Страсти разыгрались далее. Послышались угрозы по адресу игумена Герасима и соборнаго протопопа Даниила. Последний, опасаясь за свою жизнь, сперва ушел в собор, оттуда после заутрени скрылся на двое суток в Воздвиженском монастыре. Толпа искала его в городе и около собора, причем пришлось пострадать несколько тем лицам, которые часто показывались вместе с протопопом и разделяли его строгие взгляды на пьянство, игры и песни. Достигнув своей цели, крестьяне еще некоторое время оставались около церкви и вели себя столь же несдержанно. Когда все успокоилось, протопоп Даниил написал в Москву жалобу, где подробно передал о всех своих злоключениях и нарисовал очень мрачную картину тогдашней религиозной жизни в Костроме. «Духовные отцы извещали нам, - говорит Даниил, - что дети их духовные к церквам в пение (в службу) с ножами приходят и у церковных дверей стоят и стоя на церковных порогах кричат в церковь отцам духовным и хотят отцов своих духовных ножами резать, а иные, увидя меня, протопопа, и иных добрых людей, поднимают их на задор и всякое скаредное дело в городе и в уездах делают, заводят мятеж и безчинство. И в тот мятеж, - разумеется происшествие 28 мая, - некоторые люди побиты до смерти, а которые биты на смерть; у соборной церкви скоморохи песни пели… Костромской воевода Юрий Оксаков и приказные люди мятежников не унимали и сами всякое безчинство делали, а нам, игумену Герасиму и протопопу, всякому добру не помогали и по государевым указным грамотам на безчинников и ослушниковлюдей не давали, а кого мы в безчинстве своею мочью возьмем к воеводе, приказные тех людей у нас в смиренье не принимали с тех людей посулы брали и их отпускали»… Чтобы усилить вину своих обидчиков, Даниил заодно передает еще случай расправы с ним одного крестьянина, из вотчины Бориса Иванова Морозова. «25 мая крестьянин Лысковец Куземка Васильев с товарищами ночью стали песни петь на берегу Волги. И я вышел их унимать, а они меня на смерть били и скуфью сбили, и от этого удара я упал без ведома (без чувств). Потом с теми же людьми Васильев прошел к соборной церкви, и у воеводскаго двора били меня ослопом. И я в полчаса ночи велел сторожу ударить в колокол. Воевода вышел, но обороны мне не учинил. А крестьяне затем разбежались»… Когда была получена в Москве эта жалоба, стольнику Еропкину поручили произвести подробный сыск в Костроме и в уезде о всех описанных Даниилом безчинствах. Допрошена была масса духовных и светских, и их показания составили обширное дело в 270 листов, хранящееся теперь среди документов Московскаго Архива Министерства Юстиции, только, к сожалению, с утраченными листами в начале и в конце. Более важные свидетели допрашивались отдельно. А посадские люди давали показания целыми группами, сотнями или улицами. Как и следовало ожидать, все низшее население – горожане, посадские жители и крестьяне безраздельно стали на защиту своих собратий, страдавших от строгости протопопа и игумена и отозвались полным неведением о происшедших безчинствах: «ничего не видели и не слышали» [5]. Некоторые из крестьян только добавили, что у протопопа с крестьянином Васильевым была ссора, причем последний подал об этом явку. А в чем именно дело, - им не ведомо. «На Костроме скоморохов нет, а которые наперед сего были, и ныне они на Костроме ж кормятся Христовым именем…». Более содержательны показания духовных лиц. Они интересны именно не столько для выяснения всех подробностей события, сколько для характеристики отношений остального духовенства к протопопу Даниилу и его нраво-исправительным стремлениям. С этой стороны любопытно ознакомиться с некоторыми показаниями подробнее. Настоятели Костромских монастырей: Запрудскаго, Подвязнаго, Воздвиженскаго и Ипатьевскаго тоже отозвались неведением, ссылались на то, что они «люди келлейные», «от города удалели», а Ипатьевский строитель добавил даже, что он и в городе на посаде года с 2 не бывал; некоторые были в отъезде. Как они слышали от самого протопопа, последний пострадал за то, что унимал крестьян от пьянства, а вместе с ним были побиты и те люди, которые ходили с ним «для поучения на добрыя дела». Из духовенства Костромскаго собора и приходских церквей большая часть уклонилась от сообщения подробностей по делу, но в то же время и в своих интересах, и в интересах прихожан сделала возражения на некоторые пункты челобитной Даниила. «А на Костроме, - говорят священники, - скоморохов нету и у собора песней не певали; ходили по городу пьяных 5-6 человек и пели песни бесовския, а большого скопу не видали… И Игумену Герасиму и протопопу Даниилу на детей своих духовных мы не извещали, потому что тех детей духовных такова дурна и безчинства (как приход к церкви с ножами и проч.) к нам не бывало…». Показания духовенства относительно воеводы несколько смелее: воевода, действительно, по их словам, без протопопова ведома выпускал посаженных в смиренье, но брал ли он при этом взятки – не известно. Эти сдержанные ответы ясно показывают, что в своем стремлении поучать прихожан на добрыя дела Даниил не встречал поддержки во всей массе Костромскаго духовенства и в ближайших к нему людях – соборянах. Нашлась только небольшая группа лиц из 4 священников и 1 дьякона, которые имели мужество заявить: «Богоявленскаго монастыря от игумена Герасима мы слышали, что боярина Глеба Ивановича Морозова крестьяне слугу монастырскаго Тимофея федорова били и его игумена бить хвалились, и он того убоялся, на патриархов двор для духовных дел дни с три ходить не смел, и в неделю седьмую по пасце на собор не ездил… Крестьянин Куземка Васильев с ярыжными у воеводскаго двора при воеводе Юрье аксакова протопопа Даниила ослопьем под бока сулями, и воевода и посадские, кои на тот шум сбежались, его, протопопа, Куземке подали и за него не стали… А то нам ведомо, что в городе и на посаде государеву указу пьяницы чинятца противны, в день и по ночам ходят, песни поют и сквернословят и всячески скаредно бранятся и безчинствуют, а кто они именно, того мы не ведаем…». Интересно отметить, что подписи этой группы духовенства, сравнительно с другими священниками, подвергавшимися допросу, отмечаются большей свободою и бойкостью: видно, что это были люди более книжные, возвышавшиеся над рядовою грамотностью. Отдельно должно быть упомянуто показание Костромского соборнаго попа Павла. От него как от ближайшаго сотрудника протопопа Даниила, можно было ожидать наиболее обстоятельных сведений по делу. Но лишних подробностей относительно нападения на Даниила поп Павел не сообщил. Зато он нарисовал любопытную картинку уличных нравов тогдашней Костромы. «На Фоминой неделе во вторник, - показал поп Павел, - шеля после вечерни к себе, во дворишко. И как буду у Никольскаго мосту, что от Волги, и от нижняго кабака идет пьяница без порток в кафтанишке, а перед ним несут плошку вина. И он, пьяница, взошед на Никольский мост и близь меня пришед, подол свой поднял и срамной… наружу выставил: А для меня ли на задор он такое скаредное дело сделал или по своему пьянственному нраву, того не ведаю, и кто именно не ведаю…». Вот с таким безшабашным пьянством приходилось вести борьбу протопопу Даниилу. Таковы данныя сыска. Так как конца дела не сохранилось, то мы не находим в нем ответа на вопрос, чем же закончилось это следствие [6]. Равным образом молчать о протоп. Даниил и местные Костромские документы. Но его дальнейшая судьба становится более интересной, и мы видим его далее уже в Москве, в том самом кружке ревнителей благочестия, о котором мы упоминали выше.
Протопоп Аввакум в своей автобиографии разсказывает о себе, что после столкновения с воеводой и жителями г. Юрьевца, он должен был удалиться из прихода и двинулся в Москву. «На Кострому прибежал, - говорил Аввакум, - ано и тут протопопа же Даниила изгнали» [7]. Нельзя не отметить поразительнаго совпадения в приемах деятельности членов кружка Стефана Вонифатьева: все они вели упорную борьбу с народными увеселениями и скоморохами. Аввакум передает о себе, что он особенно ратовал против скоморохов, а другой его сподвижник, Иван Неронов ходил даже в полночь сражаться с ними [8]. Такое строгое отношение к невинным, на народный взгляд, развлечениям, разумеется, особенно озлобляло прихожан, и ревнители, поневоле покинув свои паствы, в последние минуты патриаршества Иосифа собрались в Москве около своего руководителя Стефана Вонифатьева [9]. Но вот патриаршескую кафедру занял (с 25 июля 1652 г.) Никон. Когда он издал свою известную память о поклонах и сложении перстов, весь кружок ревнителей пришел в движение. «Мы с Даниилом, - говорит Аввакум, - написав из книг выписки о сложении перст и поклонах, и подали государю» [10]. Равным образом, Даниил участвовал и в составлении другой челобитной за Неронова [11]. Но новый энергичный патриарх принял ряд строгих мер против членов кружка. «После того, - разсказывает Аввакум, - вскоре схватил Никон Даниила, в монастыре за Тверскими вороты, при царе остриг голову и содрав однорядку ругая отвел в Чудов монастырь в хлебню [12], и муча много, сослал в Астрахань. Венец тернов на главу ему там возложили, в земляной тюрьме и уморили» [13]. В другом месте Аввакум называет Даниила священно-мучеником, пострадавшим за правоверие от Никона [14], а в «Винограде Российском» Даниил именуется «предивным», на ряду с Павлом, еписк. Коломенским и Аввакумом [15]. Вот эти отзывы показывают, что Костромской протоп. Даниил был одним из видных деятелей в кружке первых расколоучителей хотя подробности о его Московской жизни до нас не дошли [16], равно как и нет возможности определить, степень его участия в составлении упомянутых выше челобитных. В 1656 году Богоявленский игумен Герасим участвовал в суде над Иваном Нероновым [17], причем здесь несомненно вспоминалось и имя Костромского протопопа Даниила, который вместе с Герасимом начинал в Костроме борьбу с безчинставами и так печально закончил свою пастырскую деятельность…
С. Введенский.
[1] О составе и стремлениях этого кружка см. подробн. В трудах проф. Н.Ф. Каптерева: Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. – Т. 1. Сергиев Посад. 1909. – Гл. I. (Церковно реформационное движение во время патриаршества Иосифа и его представители). – Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. Изд. 2. Сергиев посад 1913 г. Гл. V. (Кружок ревнителей благочестия, образовавшийся в Москве во 2-ю половину патриаршества Иосифа). [2] Н. Харузин. К вопросу о борьбе Московскаго правительства с народными языческими обрядами и суевериями в половине XVII в. (Этнографическое Обозрение, 1897 г., 3 1, стр. 143-151). – Н.В. рождественский. К истории борьбы с церковными безпорядками, отголосками язычества и пороками в русском быту XVII в. Москва, 1902. Стр. 5 и след. – Н. Каптерев, цит. сочин. [3] Грамота Костромскому воеводе была послана в 1649 году, причем приказано было отписать, что скажут, по выслушании ея, разных чинов люди. 20 апреля воеводаотвечал, что «игумены и попы черные и мирские всяких чинов люди» сказали, что они «по правилу святых отец и государеву указу творить, и как в … указе написано учнут, и за такими богомерзкими дьявольскими всякими действы ходить не учнут, а учнут творить против правила святых отец и государеву указу». Н. Харузин. Цитов. стат., стр. 149-150. [4] И. Баженов. Костромской Богоявленско-Анастасиинский монастырь. Кострома, 1895. Стр. 18-19, 42 и прилож. стр. VII-XI, XVII и друг. – Его же. Описание старинных сборников Костромского Богоявленскаго монастыря. Костромская Старина. Вып. IV. 1897. Приложения, стр. 71, 91. [5] Когда воеводу просили взять тех людей, которые били единомышленников прот. Даниила, то воевода, по словам некоторых свидетелей, сказал: «много де воевод, а больши того им не сказал…». Вероятно, этой фразой представитель светской власти хотел указать на то, что прот. Даниил присвоил себе воеводския права, самостоятельно распоряжаясь «смирением безчинников». [6] Московский Архив Мин. Юстиции. Документы Разряднаго Приказа. Стоб. Приказн. Стола № 181, 7160 (1652) г. Сыскное дело (без начала и конца) о безпорядках, произведенных в Костроме и уезде боярина Глеба Ив. Морозова с. Селищ попом Иваном и крестьянами того же села и с. Минскаго с деревнями. 270 лл. (лл. 269 и 270 в отрывках). – В архиве бывшей посадской избы с. Больших солей сохранились документы, относящиеся к изложенному нами делу, именно – обыскныя речи Большесольских обывателей на запрос воеводы Еропкина, что им известно о безпорядках в Костроме. В первый раз эти документы использованы были священником Евгением Лаговским в «Описании посада Больших Солей». Труд этот долгое время оставался в рукописном виде и в 1847 году был на разсмотрении у известнаго изследователя Костромской Старины прот. М.Я. Диева. «Описание…» Лаговскаго было напечатано только в 1861 г. (Кострома. Стр. 76+II+XXXVII), а рецензия на него прот. Диева – в Костромской Старине. Вып. V (1901 г., стр. 167-193.). На стр.178-179 о. Диев приводит буквально разсказ Лаговскаго, по большесольским документам, о безчинствах в Костроме; но при этом событие неправильно отнесено к 1660 году (вероятно вследствие неверно прочитаннаго в бумагах 7160 (1652) года). Впоследствии Большесольский архив поступил в распоряжение Костромской Архивной комиссии (см. Н.Н. Селифонтова. Описи документам архива бывших Большесольской посадской избы и ратуши XVI-XVIII ст. С.-Петербург, 1902). При начавшемся разборе документов г. Л. Грандилевским вновь найдены были «обыскныя речи», известныя еще Лаговскому , и на основании их напечатана статья «Противоцерковное раскольническое движение в Костроме в 1652 году». (Костромския Епарх. Ведомости, 1904 г., № 16, стр. 404-408). Располагая только частью материала о Костромских безпорядках, (в деле А.М. Юстиции сказки жителей Большой Соли занимают лл. 115-120), г. Грандилевский задается вопросом: как понимать это движение: была ли это выходка пьяной толпы, или нечто более серьезное – преднамеренная демонстрация против духовенства. Автор склоняется к последнему решению: «не простой буйство пьяной толпы, а организованное движение против духовенства г. Костромы на почве недовольства им, как выразителем церковнаго благочестия» (цитов. ст., стр. 407). Отыскивая источники и корни этого недовольства, автор видит их в лжеучении инока Капитона, который начал свою проповедь о презрении к духовным лицам в Костромском крае еще в царствование Михаила Феодоровича (ссылки на ист. Рус. Раскола еписк. Макария. СПб, 1858, стр. 266 и Послания митроп. Игнатия Тобольскаго, 1857 г. стр. 96-99). В заключительном выводе г. Грандилевский признает безпорядки в Костроме «противоцерковным движением с характером начинающагося раскола; Селищинский поп Иван был, по виденному вожаком движения» (стр. 408). Но этот взгляд не находит себе поддержки в тех подробностях события, какия вскрылись при следствии. Безпорядки были чужды каких либо общих мотивов противоцерковнаго характера; они исходили из бытовых условий приволжскаго города, который во время судоходства жил шумной, разгульной жизнью, наполнялся торговым и рабочим людом. А село Лысково, один из жителей котораго особенно неуважительно отнесся к прот. Дниилу, в XVII в. отличалось обилием кабаков и харчевен по берегу Волги, и как ни разоряло их правительство, они постоянно появлялись вновь; а у кабака «скоморохи с медведя пляски и всякия бесовския игры чинили…». (А.А. Титов. Троицкий Желтоводский монастырь у Стараго Макарья. – Москва. 1887. Стр. 38-39). Привыкнув к такому разгулу и веселью, этот береговой и пригородный Костромской люд естественно с крайнею враждебностью встречал всякаго, кто поучал «на добрыя дела» не только словом, но и мерами наказания. Селищенский поп Иван не был каким-либо идейным вождем всего движения, а просто шел во главе своих прихожан, двинувшихся выручать из заключения товарищей. И, ко- нечно, фигура священника в этой толпе останавливала на себе особое внимание. К тому же, у попа Иванлаа были и личные мотивы для неудовольствия на прот. Даниила. Игумен Спасскаго Запрудскаго монастыря Антоний на допросе показал: «слышал я на торгу от людей, что с. селище боярина Глеба Ивановича Морозова поп Иван Емельку, прозвище Ляда, зашиб де клюкою за то, что назвал ево попа Ивана он, Емелька, бражником, и он его, Емельку, за то ударил». А так как этот Емелька принадлежал к числу людей, которые «стояли за благочестие», то отсюда можно заключить, что поп Иван, вероятно, и сам не раз подвергался от протопопа обличениям за «пьянственное житие». [7] Материалы для истории раскола, изд. Н. Субботиным, т. V, стр. 16. – А. Бороздин. Протопоп Аввакум. СПб. 1900 (изд. 2). Стр. 12. Относительно Даниила из Костромы г. Бороздин высказывает общую догадку: «по всей вероятности, и невзгоды Даниила объясняются его принадлежностью к кружку Вонифатьева» (стр. 22). [8] Материалы для ист. Раскола. Т. V. («Житие» Аввакума) и т. I (Биография И. Неронова). [9] Дьякон Феодор называет Даниила Костромского в числе друзей царева духовника благаго Стефана (Матер. Для ист. Раскола, V. 197. [10] Материалы, V, 18-19. [11] Бороздин, Прот. Аввакум, стр. 57-58. [12] По сообщению Аввакума Даниил был лишен сана ранее Муромскаго протоп. Логгина, а этот последний был разстрижен 1 сентября 1653 г. «Рязанския Достопамятности, собран. Арх. Иеронимом. Рязань . 1889. Стр. 71. [13] Материалы, V, 18-19; Бороздин. Приложен., стр. 81. – В статье С.Н. Романовскаго по истории раскола в Костромской епархии, между прочим, говорится: «Что могла значить для массы народа костромичей, кара, постигшая их почтеннаго соборнаго протопоп в Москве? Ведь он, казалось им. Стоял за законы отеческие. Да и могло ли быть действительным такое наказание? Лишенный сана прот. Даниил был послан в Чудов монастырь печь хлебы. Это унижение протопопа возвышало его в глазах лиц, ему сочувствовавших. Мы знаем, что около Костромы находились вотчины Чудова монастыря (наприм., Саметь Костромск. у.) и, следов, у монастырской братии были постоянныя сношения с Костромой. Влиятельный бывший протопоп мог не только своими посланиями, но и лично в трапезной поучать при случае своих земляков и даже тайно посещать своих единомышленников в Костроме. Быть может, подобныя обстоятельства и побудили духовное начальство послать Даниила под крепким караулом в далекую Астрахань. Достойно примечания, что раскол и поселе сильнее там, где пользовались почетом первые расколовожди. Наприм., окрестности Костромы обильны расколом, за исключением села Селищ, жители котораго выразили Костромскому протоп. Даниилу свои антипатии еще в 1852 году». (Костромск. Епарх. Ведом., 1905 г., № 6, стр. 172-173). Что Даниил после наказания, не смирился, а, напротив, стал еще решительнее высказывать свои взгляды, - в этом убеждает пример остальных членов кружка Вонифатьева. Но о сношениях Даниила с Костромой личных или письменных никаких указаний не сохранилось, так что в этой области возможны только догадки. Можно, наприм., отметить еще тот факт, что близкая к кружку первых расколоучителей боярыня Феодосия Морозова была женою Глеба Ивановича Морозова, владевшаго вотчинами в окрестностях Костромы. Несомненно, она хорошо знала и уважала прот. Даниила, так что то же могла служить посредницей в сношениях его с Костромой. Но при всех подобнаго рода предположениях не нужно забывать, что кружок лиц, сочувствовавших в Костроме Даниилу, как мы видели из данных следствия, был очень не велик, остальная же масса костромичей не могла быстро измениться в своих чувствах к суровому протопопу. Все это заставляет воздержаться от переценки того значения, какое мог иметь Даниил в истории ранняго появления и распространения раскола в Костромском крае. Гораздо более правильно указание, что почва для этого была подготовлена проповедью старца Капитона. 31 октября 1651 г. Костромскому воеводе Юрию Аксакову велено было царской грамотой «в Костромском уезде на реке Шаче взять в келлиях старца Капитона старцев и мирских людей робят, которые в тех келлиях живут, а быть им до нашего указу в Ипацком и Богоявленском монастырях под началом… и в черной работе; а с монастыря их никуда спущать отнюдь не велели и того велели беречь накрепко, чтоб не ушли». (И. Миловидов. Содержание рукописей, хранящихся в архиве Ипатьевскаго монастыря. Вып. I. Кострома. 1887. Стр. 58). В учении Капитона, как оно обрисовано в посланиях Игнатия Тобольскаго, были все элементы противоцерковнаго протеста. [14] Материалы для ист. Раскола, V, 216. [15] Виноград Российский, или описание Пострадавших в России за древлецерковное благочестие, написанный Симеоном Дионисиевичем (кн. Мышецких). Москва. 1906. Гл. 2. Л. 16. [16] В «Житии» Корнилия Выгопустинскаго сообщается, что на соборе по вопросу о перекрещивании переходящих из православия в раскол был и прот. Даниил (Бороздин, стр. 120). [17] Материалы для истории раскола, Т. 1. Стр. 182 и 186. – Имя игумена Герасима упоминается еще в одном сыскном деле о раскольниках 31 января 174 (1666) г. в Костроме к городским воротам прибито было «воровское письмо». Оно извещало о появлении в Богоявленском монастыре «присланнаго от антихриста ученика, который Бога славит лицем и узким путем, а врагу работает и в тайне ему празднует по его вражьим книгам у себя под клетью в яме»… По-видимому, это был извет на игумена Герасима, может быть, в такой принадлежности к расколу и к старым книгам. Сочинитель извета не обнаружен (Описание документов и бумаг, хранящихся в Моск. Арх. Мин. Юстиции. Кн. XV. М. 1908. Стр. 512). – Есть подпись игум. Герасима по деяниям Московскаго собора 14 авг. 1660 г. об избрании новаго патриарха, вместе Никона: Дело о патр. Никоне. СПб. 1897. Стр. 110. |