Записки о Костромском ополчении 1812 г.

Записки о Костромском ополчении.

(Сочинитель сих записок, сверьх того что имел случай разговаривать со многими чиновниками, служившими в Костромском ополчении, пользовался журналом А.Ф. Чагина, начальника 2 баталиона 3 пехотнаго полку онаго ополчения. Он вел его во все время осады Глогау; и за происходившее под сей крепостью 29-го Октября 1813 года дело, в котором он командовал Лихенбергским постом, Всемилостивейше награжден Орденом Св. Анны 2 класса.)

В половине Декабря 1812 года Костромское ополчение, разделенное на пять полков, из коих четыре было пеших, а пятой конной, и состоящее из 10300 воинов, выступило в поход под начальством избраннаго Костромским Дворянством Генерал-Лейтенанта Бардакова. Сборным местом ополчений, составлявших третий округ, к которому принадлежало и Костромское, назначен был Черниговской Губернии город Глухов, разстоянием от Костромы в 398 верстах.

Жестокая зима, непривычка к трудностям солдатской жизни, большие переходы и другия причины произвели множество болезней, от которых на поход и облегчения подать было не кому.

18-го Сентября ополчение — исключая один конной полк, которой получил повеление идти под Дрезден — пришло к мосту своего назначения, к крепости Глогау, около которой по селениям было разстановлено; главная же квартира находилась во городе Фрауштате (* К нам доставлен и план осады крепости Глогау. Когда дозволят обстоятельства, то мы постараемся приложить оныя при Вестнике Европы. Р.)

Блокировавшие Глогау по сю сторону Одера Русския войска состояли из ополчений: Костромскаго, Рязанскаго (** Рязанское под Глогау находилось весьма не долго, а потому квартир онаго на плане и не означено), и Симбирскаго, пяти Мещеряцких и Башкирских полков и одной артиллерийской роты, а всего около 15000. Прусаков, стоящих по ту сторону Одера, считалось также не менее. Французской же гарнизон простирался до 10000, из которых половина была Немцы, Кроаты и вообще всякой сброд. Начальник блокады с Русской стороны был присланной от Главнокомандующего Польскою армиею Генерала от кавалерии Графа Бенигсена Генерал-Лейтенант Барон Розен, с Прусской Полковник Блюменштейн; а в крепости Коммендантом Генерал Лаплан.

До прибытия ополчений Французы безпрепятственно выходили из крепости, и по обыкновению своему грабили беззащитных жителей окрестных деревень; но в первый же день вступления Русских в передовые посты грабежи сии были прекращены, и крепость осаждена по всем правилам военнаго искусства.

Ближайший и важнейший из передовых постов было селение Пфердгиммель, высокое место, на котором построена была наша батарея, разстоянием немного поболее полуверсты, от двух неприятельских батарей по сю сторону малаго Одера, так что вся Глогау была у нас как бы под ногами. Занимавшая ночью оной пост, которой по причине разлившагося от дождей Одера кругом залит был водою, первая бригада Костромскаго ополчения под начальством Действительнаго Каммергера С. П. Татищева, переходила по пояс в брод. Как удивились по утру Французы, увидя над головами своими Русских!

Хотя Глогау снабжена была сильною артиллериею, и укреплена как искусством, так и природою, ибо от нас отделяли ее довольно широкая и глубокая река Одер, и рукав ея, называемый старым или малым Одером, почти не уже ея самой, а от Прусаков три чрезвычайно глубокие и широкие рва; со всем тем, если бы ее бомбардировать, то в самое короткое время можно бы было превратить в пепел. Но как она принадлежала Прусакам, которые были наши союзники, и вместе с нами осаждали, то для того и не хотели ее разорить. Впрочем, видя долговременное сопротивление, намеревались уже взять приступом; но Французы, каким-то образом узнав о том, в виду приведеннаго на приступ войска, взорвали свои укрепления по сю сторону малаго Одера, и сожгли на оном мост, а чтоб Русские не перешли по льду (так велик был страх их (* После сдачи Французы сами признавались, что они никак не подозревали, чтоб Русские были мужики, а думали, что переодетые солдаты, и что ето была одна военная хитрость, чтоб выманит их из крепости. Могла же придти им в голову такая нелепая мысль!), то на некоторое разстояние от берега изрубили весь лед.

С начала блокады Французы делали на осаждающих, а особливо на Прусаков, частыя и жаркия высадки; но после, когда гарнизон, как от потери людей в сражении, так и от побега Кроатов, которых едва ли не третья часть была, знатно уменьшился, они не смели тревожить осаждающих, и спокойно сидели в заперти, так что в иной день, как в мирное время, граждане не слыхали ни одного пушечнаго выстрела.

Сии Кроаты сперва передавались к нам человека по два и по три; но когда узнали они, что вся Европа двинулась на поражение Буонапарта, и что земляки их, и без того соединенные с нами узами языка и религии, сделались нашими союзниками, то целые пикеты, человек по 30 и по 50, стали перебегать к нам. Строгость увеличивала только число беглых; их разстреливали, и что всего безчеловечнее, в виду нашем, а помочь никак нельзя было. Некоторые из них были столь отважны и одушевлены таким отчаянием, что под пулями переплывали Одер. На конец побеги столько умножились, что Лаплан, без сомнения опасаясь возмущения, снабдив Кроатов заслуженным жалованьем, и дав им аттестаты, что они честно служили, сам выпустил их из крепости.

Всего забавнее был способ, которой употребляли Русские, чтоб уведомить Французов об успехах своей армии. Передовые их караулы по сю сторону Одера, боясь ночных предприятий наших Meщеряков и Башкирцов, которые иногда их срывали, оставляли на ночь свои посты. Мы тотчас занимали их, а на разсвете уходили в свою очередь, оставив там разныя иностранныя газеты, так что Лаплан со всем своим искусством никак не мог скрыть, что делается с Французской армией.

16 Октября, ровно через 10 дней, Русские под Глогау праздновали знаменитую победу, одержанную ими под Лейпцигом. Все войска поставлены были в строй в виду неприятеля, извещеннаго о том на кануне, палили из пушек и из ружей, и прокричав три раза победоносное ура, разошлись по квартирам. Лаплан не был так вежлив: празднуя после того отступление наше от Дрездена, он велел палить в нас и в Прусаков ядрами из пушек; однако вреда никакого не причинило, и мы на утро уже узнали от переметчиков, что ето было торжество.

Самыя жаркия вылазки были 28 и 29 Октября. Опрометчивость и вспыльчивость Блюменштейна, за которыя бедные Прусаки довольно дорого заплатили, были отчасти тому причиною. Накануне вылазки послал он к Лаплану Парламентерa с писменным предложением, чтоб он сдал крепость, а иначе ее будут штурмовать. Как хвастливой Француз, Лаплан отвечал, что он боится не штурма, а скуки, и для того просит прислать ему несколько колод карт. Блюменштейн послал ему почтовую карту Сибири. За сию колкую шутку Лаплан отмстил несравненно колче, но только нена словах, а на деле. На разсвете Французы напали на Прусаков; сражение было жаркое и продолжалось более двух часов. С передоваго нашего поста Ликенберга, находящегося в прямой линии через реку с Прусаками, видно было даже, которая сторона ретируется. Прусаки дрались храбро (* Один Прусской Подполковник, котораго имя заслуживало бы сохраненным быть от забвения, врубившись в середину неприятелей был окружен ими. —Тщетно предлагали ему пощаду; он продолжал сражаться и был изрублен в куски), но верх одержали Французы; целая рота Прусских егерей пала под ударами их штыков. На нашу сторону нападение учинено было слабое, только для того, чтоб мы не могли сделать диверсии. С обеих сторон дралось не более 300 стрелков.

На другой день в два часа по полудни, ободренный сею маловажною победою неприятель открыл как на Прусаков так и на нас сильную канонаду, под которую и сделал на обе стороны большую вылазку. Высланные против нас человек 500 разделились на две колонны, из которых одна стремилась овладеть нашими шанцами на углу аллей, а другая старалась сбить передовые наши Башкирские тукеты и овладеть другими нашими же шанцами, простиравшимися вдоль вала или насыпи, сделанной вероятно для удержания от разлития Одера. С обоих наших флангов Пфердгиммеля и Лихенберга неприятель встречен был стрелками, сверьх того 400 козаков повели фальшивую атаку. В одну минуту сражение началось во всех пунктах, так что от сильнаго пушечнаго и ружейнаго oгня вся Глогау исчезла в дыму. — Зрелище страшное и величественное! Русские не только прогнали неприятеля с немалым для него уроном, но сбили с двух пикетов, и овладели неприятельскими шанцами. Прусаки также одержали победу, и гораздо значительнее нашей: они два раза ходили на штыках, отняли две пушки, и взяли до 200 человек в плен. Вообще же неприятельской урон, сверьх пленных, простирался до 700 человек. Блюменштейн в письме своем к Барону Розену по скромности приписал всю честь победы Русским. Потеря с нашей стороны как в сей раз (*Всего шесть человек убитыми и ранеными), так и во все время осады была самая малая. Причиною сего было отменно выгодное местоположение. Неприятель, делая на нас вылазки, разсыпал стрелков своих вдоль луга; наши же защищаемы были помянутою насыпью, и почти безвредно могли стрелять в неприятеля, которой никак не в силах был долго держаться. Прусаки, сверьх того что не имели подобной выгоды местоположения, задирали часто Французов сами, и потому урон их во все время осады простирался тысяч до трех.

Переговоры со стороны неприятеля о сдаче крепости начались за месяц. Хотя в хлебе и не было недостатка, но в мясе и в соли Французы терпели крайнюю нужду, и употребляли в пищу лошадей и кошек. Не соглашались долго в том, на чью сторону — на Прусскую, или на нашу — гарнизону выступить из крепости; наконец Барон Розен, из военной учтивости, решительно отказал Лаплану в требовании его выступить на нашу. Договорныя статьи о сдаче подписаны были 30 Марта 1814 года. Главныя из них были следующия:

1) Гарнизон обезоруженный, числом до 3000, отпустить во Францию.

2) Офицерам и солдатам не воевать ни против нас, ни против Прусаков год и один день.

3) Крепость сдать 5 Апреля с Прусской стороны Прусакам, а с Русской Русским; предместия же оной и передовые укрепление на кануне.

4 Апреля в 3 часа по полудни войска наши приблизились к предместию Глогау, называемому Домм. Сам Лаплан выехал к нам на встречу; бывший при нем чиновник вручил городскиe ключи назначенному Коммендантом онаго предместия Коллежскому Ассессору Назарьеву. Потом началась смена караулов. Середина моста через большой Одер, за которыми находилась крепость, была в тот день границею между нами и Французами. Прусаки заняли предместия с своей стороны.

5 Апреля в 6 часов по утру союзные войска стояли уже в параде перед крепостью. Первые были наши Мещеряки в Башкиры, за ними следовала Прусская артиллерия и конница, потом наша пехота, a за нею уже Прусская. Случилось так, что Французам надлежало проходить сперва мимо Прусаков. Поровняишись с ними, Лаплан подъехал к их начальнику, отсалютовал ему шпагою и что-то говорил — вероятно просил позволения далее не ехать в параде, потому что тотчас поскакал вперед. Первой Французской баталион, поравнявшись с Прусаками, хотел было класть ружье; но баталионный начальник закричал: вперед! и уже поравнявшись с нами, стал коммандовать: пардон! Тут для сердца воина храбраго представилось зрелище чувствительное. Солдаты ставили ружья в козлы, снимали с себя сумы и тесаки и вешали их на ружья. Cиe так было горько для них, что многие солдаты и офицеры плакали, хотя последних и не арестовали. Слезы сии конечно лились при воспоминании толиких побед, недавно одержанных Французами почти над всеми народами Европы. Когда Французския войска прошли мимо союзных, то сии стали вступать в крепость. Впереди ехал Силезской Генерал Губернатор Таубе, подле него начальник Симбирскаго ополчения Действительный Статский Советник Тенищев (* Барон Розен, по причине болезни своей не присутствовала при етой церемонии), за ними. Блюменштейн и начальник 1-й бригады Костромскаго ополчения Действительный Каммергер Татищев, а потом их Адъютанты. При входе в крепость воздвигнуты были торжественныя ворота, на которых понемецки написано было, с одной стороны: «Ступайте, ступайте, избавители!» а с другой: «Да здравствует АЛЕКСАНДР I, ИМПЕРАТОР Всероссийский, и Фридрих IV, Король Прусской. У самых ворот встретило духовенство и почетные граждане. 24 Молодыя девицы, одетыя в белое платье, усыпали цветами путь воинов. Генерал - Губернатору Таубе вручено было городское знамя; ему и Блюменштейну произнесены были приветственныя Речи и поднесены похвальные стихи. Одна из девиц осенила сего последняго знаменем, другая подала ему лавровой венок. Блюменшшейн, приняв его, хотел вручить Таубе; но как сей отказался от етой почести, то он и вручил его нашему Тенищеву. Когда войска вступили в крепость и построились, то прокричали трикратно громозвучное ура; потом все чиновники отправились для принесения Господу сил, благословившему праведное оружие, благодарственнаго молебствия в кирку, где при петии: Тебе Бога хвалим, и при возглашении многолетия ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ и Королю Прусскому производима была пушечная пальба. По выход из кирки войска еще раз проходили по крепости, и потом разпущены по квартирам. Генерал  Губернатор Таубе всех Штаб- и Обер- Офицеров, как своих, так и наших, пригласил к обеду; жители же Глогау носили по улицам вино, и подчивали воинов.

По взятии Глогау из четырех полков Костромскаго ополчения сформировано было два; сверьх комплектные офицеры отпущены были тогда же в свои домы.

Наконец и все ополчение получило повеление возвратиться в Россию. При сем случае корпусный Начальник Генерал - Лейтенант Барон Розен отдал следующий приказ:

«И так окончив порядок следования командуемаго мною корпуса, обращаюсь к вам, почтенное Дворянство и воины! Вы, ополчившись по воззванию ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА на защиту Отечества, на временное служение оному, но токмо оправдали надежду, полагаемую на вас, и исполнили ожидание Августейшаго Монарха, но даже споспешествовали великой и благодетельной Его цели. Горя усердием и ревностию, с неутомимым терпением преодолели вы все трудности, и составляя здесь корпус, блокировавший крепость Глогау, во время суровой зимы на биваках, особенным мужеством и деятельностию отражали сильныя покушения неприятеля, сбили его передовые посты, овладели ретраншаментами и другими наружными укреплениями, наконец принудили к сдаче знаменитую крепость, чем снискали всеобщую похвалу и достойное уважение. Скромным и благонравным поведением своим в земле иностранной заслужили вы от жителей любовь и благодарность. Удаляясь поступков, нарушающих воинский порядок, с благородным соревнованием занимались вы отправлением службы и усовершенствованием в военном ремесле, чтоб соделаться способными к достижению общей цели; словом, вы заплатили дань, которою обязаны были Престолу и Отечеству, вы заплатили все своими трудами на поприще военной славы и чести.— Как имевшему честь командовать стол почтенным корпусом, честь, которая будет для меня незабвенна, мне приятно повторить, особливо при настоящем случае, чувства моей совершенной признательности, отдавая всем справедливую похвалу за примерное исправление своих должностей. Награды, по засвидетельствованию моему, получили те из вас, которые имели случай обратить на себя особенное внимание (я старался по возможности моей доставить оныя соразмерно заслугам каждаго); впрочем все вы найдете достойное воздаяние за труды свои. Великодушный Монарх наш ценит оные, признательное Отечество вас ожидает. Теперь следуйте в ваши пределы с теми благородными чувствованиями и правилами, которыя вас доселе отличали. Между тем должный порядок, да и дисциплина да соблюдется по самое то время, как каждой воин вступит в свое семейство. Со стороныж губернских Полковых и частных начальников да сохранится особенная заботливость в сбережении в пути людей и призрении больных». 10 Октября 1814 года. Фрауштат.

Походное Евангелие с надписью о возвращении ополчения

в Кострому 1 февраля 1815 года

1-го Числа Февраля 1815 года первой полк ополчения, состоящий из 1712 человек, под начальством Полковника Князя Вяземскаго вступили в Кострому. На реке тогож имени, при великом стечении народа, полк встречен был Губернским начальником ополчения и гражданским Губернатором, а на главной площади Духовенством и самим Епископом Сергием c образами и хоругвами, откуда шествие продолжалось в Успенский Собор, где приносимо было Господу Богу благодарственное молебствие, после котораго Преосвященный Сергий говорил Проповедь, и проходя ряды воинов, сам кропил их святою водою. По окончании всей церемонии городской голова угощал в доме своем чиновников ополчения завтраком, а воинов на площади вином. На другой день городское общество давало воинам обед, по случаю котораго вокруг обширнаго гостиннаго двора на галлереях устроены были места. На третий день чиновники ополчения обедали у Губернатора. На четвертой воины угощаемы были на счет Дворянства и получили каждой по рублю. 7-го числа дан был Губернским начальником ополчения бал, а 11-го в дом Дворянскаго собрания на счет Дворянства.

20 Февраля вступил в Кострому второй полк, состоящей из 1569 человек, под начальством Полковника Черевина, a 22 Aпреля и последний конной полк, состоящий из 341 человека, под начальством Штабс - Капитана Перфильева.

Кострома

1815. Июня 15.

Записки о Костромском ополчении [1812 г.] 

// Вестник Европы, 1815, ч. 81, № 12, с. 297-313.