** Светописец ЕФИМ ЧЕСТНЯКОВ

Светописец Ефим Честняков.

 Осенью 1905 года Е.В.Честняков возвращался домой, в кологривскую деревню Шаблово. Пять долгих лет провел он в учебном «отходе», употребив срок для изучения искусств и постижения тонкостей наук художественных в Петербурге и по приезде на родину он имел намерения серьезно трудиться, создавать «могучую универсальную культуру».  В дорожных вещах его среди прочего имелся небольшой чёрный кожаный короб-футляр с никелированным запором, в бархатных внутренностях которого покоилась изящная механическая вещица - фотографическая камера "Глифоскоп". В малом футлярном отделении находились стеклянные пластинки с видами петербургских сцен. Пластинки имелись и отдельно - составляли запас будущим съёмкам.

                                                         Е.В.Честняков. 1900-е гг.

 Незадолго до отъезда в столицу Ефим Васильевич напишет: «...вообще желал бы ознакомиться в городе по возможности с делами всякого рода. Искусство - живопись, скульптура, архитектура, машиностроение, языковедение, астрономия, науки оккультные, театры, кинематограф и т.д.». Как видно, фотографию в ряд дел «всякого рода» для ознакомления Ефим Васильевич не записал. Однако отметил кинематограф, целиком обязанный своему рождению именно светописи. Можно полагать, что он, как человек, имеющий мыслью «ознакомиться» с кинематографическим делом, не мог не проявить интереса к светописи, и даже, быть может, влечение к «живой фотографии» началось от знакомства с последней. Видеть действия фотографов он имел возможность еще в мальчишеском возрасте.

 Уезд Кологривский, как и соседние с ним, с давности был подвержен «отходу». С весны до осени деревенские мужики-мастеровые уходили ремесленничать в столицы и во всякие губернские города. К зиме, возвращаясь домой, многие привозили «фотографии на бумаге», что составляло городскую привычку хорошего тона. От тех лет мода на снимки пришла и в деревню.

 Фотографии отходников знало всё деревенское общество – их носили, как диковинку, на показ из дома в дом для всеобщего обозрения. Для домашнего любования снимки вставляли в рамы, непременно под стекло. Рамы постепенно, многими десятилетиями, заполнялись новыми снимками и служили своеобразными семейными альбомами. Их можно было видеть во всякой более или менее справной крестьянской семье. Еще к услугам деревенских жителей для «снимания» портретов были путешествующие фотографы. В 80-90-е годы прошлого века они уже не были редкостью в кологривских селениях. Кроме того, по надобности в портретах жители уезда совершали визиты в Кологрив, в котором в 90-е годы действовало от одного до трех фотографических заведений. 

 Окончив курс семинарский и обретя учительскую службу, Ефим Васильевич, несомненно, встречался с заведениями светописи: и в Здемирове, и в Костроме, и в Угличе, и в Кинешме. Он, как человек, наделенный от природы пытливым умом, наблюдательностью, цепкой памятью, страстью к знаниям во всех жизненных положениях - деревенском, учебном, служебном, не мог не замечать окружающих его  фотографических явлений, сколь бы невелики были те по размерам.

 В конце 1899 года Честняков приезжает в столицу и, спустя три с небольшим месяца (!), 2 апреля 1900 года в письме к Д.М.Кирпичникову, владельцу завода по переработке древесного порошка в дер. Вандышки Кинешемского уезда,  испрашивает совета относительно покупки фотографического аппарата.
 Дмитрий Матвеевич, управляющий пересылкой благотворительных средств на содержание Честнякова, 8 апреля отвечал из Кинешмы: «Ввиду Вашего заявления я пошлю Вам 50 руб., и Вы сами решите - стоит ли приобретать фотограф.аппарат. Аппарат не дорог, но не дорого ли обойдутся пластинки и проч. нужное при работе с аппаратом. Для фотографирования нужно умение, навык, приспособление; если Вы рассчитываете, что это у Вас есть, то, конечно, приобресть следует, иначе, мне представляется, пока будет лишняя затрата». Несмотря на бедственное материальное положение, существуя на частные благотворительные пожертвования, средства, вырученные от лотерей, спектаклей, продажи живописных работ самого Честнякова, организованные кинешемской интеллигенцией, аппарат - предмет вожделенный - всё-таки был куплен. Фотографический рынок России той поры изобиловал светописными приборами всех марок, цены которым были от двух до нескольких сотен рублей. Выбрать камеру по средствам и желаниям из имеющего быть товарного многообразия представлялось делом весьма непростым. Честняков из присланных Кирпичниковым пятидесяти рублей мог затратить на покупку не более двадцати пяти рублей, оставшаяся сумма была неприкосновенна - составляла содержание его. Камера «Глифоскоп» французской фирмы «Ришар» (16руб., с принадлежностями - 25 руб.) подходила расчету Честнякова. Шабловский крестьянин стал обладателем заветного светописного прибора!

 Аппарат представлял собой стереоскопическую камеру, работающую с диапозитивными пластинками размером 45x107 мм, после обработки на которых получалось два одинаковых позитивных изображения. Камера легко превращалась из съемочной в досмотровое устройство. В нем зритель видел картину, давшую «эффект перспективы и рельефности». Понимая свое временное положение в столице, Честняков, конечно же, не собирался обзаводиться фотографическим архивом и устройством лаборатории, отчего и отдал предпочтение камере диапозитивной, поскольку отпадала надобность в печати фотографий. Отснятые пластинки для обработки можно было снести, за небольшую плату, в любой магазин, торгующий фотографическими принадлежностями. «Глифоскоп» был весьма полезен и для изучения перспективы, знания которой необходимы всякому живописцу. Таковы достоинства аппарата и понятен неслучайный выбор именно этого прибора, купленного не для забавы.

 Фотографировать Ефим Васильевич начал тотчас. Весенние сцены его не запечатлели столичных красот: выдающихся сооружений, памятников архитектуры, скульптур в роскошных садах и парках. Честняков снимал свой Петербург. Главные действующие лица его диапозитивов - дети. Изображения в нескольких пластинках представляют детские группы «на воздухе». По мнению искусствоведа В. Игнатьева, дети в простых одеждах принадлежат к какому-либо приюту или обществу, возможно, благотворительному, заботящемуся о бедных. А снимки,  он   полагает,  сделаны   вблизи   места  жительства Чсстнякова, на Васильевском острове. Все кадры-первенцы разного качества и достоинства - опыты  Честнякова по владению фотографической наукой. Самостоятельны ли были его первые светописные шаги? Весьма возможно, что он приобрел «умение», изучив специальные наставления, приложив к ним знания, почерпнутые из журнала «Научное обозрение», который читал   в   пору   учительства   и   где   печатались   статьи   по практическому применению светописи. Нельзя исключить и того, что наставником в сем деле был сотоварищ-тенишевец, фотограф­а-обитель Де-Бове.

 Оставив столицу, Ефим Васильевич, напитанный знаниями художественными, имея некоторый опыт в делах светописных, возвратился в отеческий дом.
                                  
 Семья бедствовала, вела скудное существование. Он, «питерщик»-живописец, стал крестьянствовать, работая «...с весны до осени на земле, пока не выпадал снег...». Обремененный повседневными мирскими заботами, он-таки выкраивал драгоценное время для искусств, а равно и для светописи, извлекал из футляра сокровенный светописный прибор. Делал стереоскопические «слепки» с людей; «девонек и парнеков, баушек и дедушек, мужиков и баб», светописал двуглазой коробкой в избах, запечатляя унылую деревенскую жизнь изнутри.

                                 

 «Дитям и взрослым» он устраивает сеансы с туманными картинами» (слайдами), проецируя их на экран через волшебный фонарь» (объектив фонаря в латунной оправе сохранился А.А.). Источником света в нем была обыкновенная керосиновая лампа.
  Идея публично демонстрировать изображения на экран была, вероятно, знакома Ефиму Васильевичу еще с времен педагогической службы: народные чтения с «волшебным фонарем» были уже в 90-е годы XIXвека в начальных народных училищах, в городских и духовных учебных заведениях Костромской губернии. Можно слагать, что мысль о возможном устройстве световых чтений для просвещения крестьян зародилась у Честнякова в то время. Стало быть, совсем не случайно родственник его Н.С. Скобелев, учитель 2-го начального народного Ефремовского училища Кологривского уезда, в письме к нему в Петербург упоминает: «Были чтения с фонарем...».  Простейший домашний фонарь был недорог (от 5 руб.). Его Ефим Васильевич мог привезти из Петербурга, мог выписать и по почте. Какие картины видели шабловцы на экране? Во-первых, конечно, собственные диапозитивы Честнякова с деревенским людом и, вероятно, готовые фабричные картины, образовательного свойства. Зимние вечерки с фонарем были и развлечением, и полезным отдыхом, скрашивающим его однообразное крестьянское положение.

 Спустя какое-то время, Ефим Васильевич заводит новую стереоскопическую камеру. На этот раз он избрал аппарат немецкой фирмы (ценой от 10 до 15 руб.), работающий с пластинками 8,5x17 см. Здесь тоже получалось два изображения, однако размер их был больше, нежели в «Глифоскопе». Камера в виде ящика была значительно удобней при съемке, имея внутри магазин кассет на девять кадров, быстро заменяемых при простейшем манипулировании. Теперь шабловский фотограф-любитель больше проводил времени в темной лаборатории: прибавилась новость - печать фотографий на бумаге. Что же заставило Ефима Васильевича, рачительного, по-крестьянски сметливого человека войти в расход да еще тем самым добавить себе хлопот лабораторных. Объяснить сей «странный» поступок можно единственным - заботой строителя «универсальной культуры» об окружающих людях. Появление в деревне у ученого-шабловца двуглазой волшебной коробочки, глядя в которую, можно видеть «натуральные» картины и лица, вызвало у жителей всеобщее любопытство. Начались публичные просмотры. Загадочная коробочка с заряженной стеклянной картинкой ходила из рук в руки, и разновозрастные пары глаз обозревали чудотворные изображения. Уверен, что, наблюдая за ходом сеансов, кроме чувства радости, испытывал Ефим Васильевич и тревогу за судьбу прибора, который мог быть случайно, по неосторожности зрительских действий, обрести неисправность, а то и серьезную поломку. Вероятно, опережая нежелательные события, он решился потратиться на приобретение новой камеры, первенец же «Глифоскоп» бережно сохранял для собственного пользования. Новые фотографии Ефим Васильевич пришивает нитками к картону, и те просматриваются жителями через дешевый ручной стереоскоп, которому даже в руках неумелых не грозило ничто. Процесс ознакомления крестьян с трехмерным изображением, вызванным стереоэффектом, на мой взгляд, часть большой программы художника-просветителя в составе созданной им универсальной крестьянской культуры, способствующей более полному восприятию жителями деревни окружающего мира.

 Редкая российская деревня могла похвалиться своим фотографом - шабловские могли. В известном четверостишии Ефим Васильевич сжато рисует свою деятельность:

Фим трудился многи годы,

Окруженный хором муз,

И носился по народу

С грузом созданных искусств! 

  Окружала «Фима» и музу фотография, а снимки, «груз» светоописный - портреты современников - устраивались благодарными людьми в крестьянских рамах-альбомах.

 Степень серьезности Ефима Васильевича к светописным делам постоянно росла. Два аппарата, бывшие в собственности, по-видимому, не удовлетворяли его, и он вновь поражает общество - приобретает третью камеру. Аппарат английского производства - не более 15 руб.) ящичного вида с магазином кассет на 12 кадров, размером 9x12 см. Эти последние качества составляли все достоинство прибора. Теперь набор камер деревенского любителя фотографии мог изумить всякого горожанина, знавшего толк в светописных занятиях.  Ефим Васильевич, приобретя немалый опыт "тактического светописания в деревне, очевидно, имел все-таки неудовлетворенность от собственной техники, отчего решился на покупку еще одного прибора, работавшего с пластинками 13x18 см.  К  сожалению, сей «закатный» аппарат не сохранился. Я думаю, что это была добротная светосильная профессиональная камера (ценой : 35 руб.), ибо с пластинками такого размера в силу дороговизны работали состоятельные фотографы-любители или профессионалы. В пользу такого предположения говорит и отсутствие самой камеры: она по скудности средств могла быть продана самим владельцем или, возможно, досталась знающему лицу после смерти Честнякова  как лучшая из всех аппаратов.

 Две камеры, приобретенные последними, более других служили Ефиму Васильевичу. Посредством их он исполнил самые замечательные кадры своего собрания, где более всего места, как и в живописи, занимают портретные работы. В большинстве снимков представлен групповой портрет. Это и постановки самого автора на фоне грубой холстины или специально исполненного темперой задника. Детские изображения на портретах самые удачные.

 Картинами деревенских событий светопись российская вообще не богата. «Крестный ход в Шаблове» - редкостная фотография, достойная самой высшей оценки. Высших похвал заслуживает и проникновенный литературный труд «Ручеек», вышедший из-под пера Честнякова - писателя, в котором он с поразительной точностью описал картины шабловской жизни. Снимок «Крестный Ход...» - это блестящая иллюстрация к одной из них: «Наступил жаркий солнечный день, и, когда солнышко поднялось до полудня, через ручеек проходили нарядные люди: мужики и бабы, старики и старушки, девицы, ребята и малые дети - все нарядно одетые. Красные, алые, голубые, белые платочки, фартуки и сарафаны - во всяких нарядах стояли на лужке, у часовни. Одни входили в часовню. другие вставали крутом на лужайке лицом к часовне, и все без шапок. Скоро собралась вся деревня и те, которые пришли в гости на праздник, все стояли нарядные и молились Богу. Потом вынесли из часовни крест, иконы, хоругви и пошли вокруг полей и вдоль деревни крестным ходом».

 Фотографическое наследие Честнякова численно не велико, однако в нем есть некоторые образцы, о которых должно сказать особо. Как известно, Ефим Васильевич в совершенстве владел искусством лепки. Умелые руки его сочиняли «глинянки»-фигурки и разноцветно тонировали их.

 
 Поначалу это были персонажи его  сказок, а затем  привлекательные глиняные актеры давали представление в детском передвижном театре. Апофеозом глиняного сочинения стал огромных размеров город - «Кардон». Город с домами, дворцами, улицами населяли дети и взрослые, а составлялся он из «свыше 800 фигур». Когда руки создателя прикасались к нему, град оживал.    Немногим свидетелям посчастливилось наблюдать  действа во многолюдном «Кардоне»... Нынче от него осталось десятка три фигур. В авторской полноте «Кардон» остался только на фотографиях. Ефим Васильевич снял панораму города, составив её из трёх снимков.

 

 

   В годы первой мировой войны светописные занятия Честнякова прекратились - не стало фотопродуктов. В архиве Ефима Васильевича В.Игнатьев обнаружил неиспользованную коробку с пластинками в фабричной упаковке. По причине отсутствия материалов в советское время Честняков оставил занятия светописью навсегда. Подтверждает это письмо-черновик к писателю И.М.Касаткину, написанное в 20-е годы. Из письма следует, что Иван Михайлович просит прислать фотографии с работ. Честняков, который не мог сам исполнить снимки, предполагает «заполучить в гости фотографа Вас-ва (А.П. Васильев, владелец фотографии в Кологриве - АА.)», но тут же оговаривается: «Пешком, верно, он не пойдет- от меня же подвода, редьки с квасом в гостях кушать, верно, тоже не будет, и мне неловко, что нечем больше попотчевать».

А.А. Анохин