ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОПОЛЧЕНИЕ (МИЛИЦИЯ) 1806-07 гг. в официальных документах начала XIX века.

Кузьмичёва О.В. 

Государственное ополчение 1806-1807 гг. 

в официальных документах начала XIX века.

Император Александр I

«…признательное потомство благословит

имена таковых сподвижников,

и слава их пребудет незабвенною в роды родов…»

(Александр I)

Актуальность предлагаемой читателю тематики обусловлена рядом факторов. Говоря об Отечественной войне 1812 года, ни в коем случае нельзя рассматривать ее в отрыве от предшествующих событий, в числе которых – создание антинаполеоновских коалиций, в том числе и в составе с Россией, заключение русско-французского мира и последующее его расторжение и т.д. Земское ополчение 1806 г. было своего рода «репетицией» созыва ополчения 1812 г., внесшего немалый вклад в победу русского оружия над Наполеоном. Этому событию посвящены огромные тиражи изданий, в то самое время как крупнейшее в истории России ополчение 1806-1807 гг. года незаслуженно обделено вниманием исследователей, а его участники так и не пребывают в «незабвенной славе» вопреки обещаниям императора Александра I.

В 1806 году русский народ, призванный к оружию, дабы противодействовать возможному вторжению французской армии в пределы государства, выставил ополчение в количестве 612 тысяч ратников, численность которого значительно превосходила народные ополченные части 1812 года (около 320 тысяч) и государственное ополчение 1855 года (до 350 тысяч). [1]

С огромным сожалением приходится отметить тот факт, что участие костромичей в Ополчении 1806-1807 гг. остается абсолютно не исследованным. Известным краеведом из Москвы А.И. Григоровым на I Романовских чтениях была высказана аналогичная мысль: «Костромским ополчениям 1610 и 1812 годов было посвящено несколько научных статей. История частей Народного ополчения, формировавшихся в Костромской области в 1941-42 гг., также исследована и освещена в литературе. Но в губернии собирались государственные ополчения и в 1806-1807 гг., 1855-56 гг., 1877-78 гг. и 1914-18 гг., история которых не исследована».[2]

В большинстве общероссийских дореволюционных работ историки отстаивают охранительские позиции, создавая свои труды для поднятия патриотического духа народа и повествуя в общих чертах об истории создания ополчений вообще, о нелегкой судьбе русского человека, которого в тяжелейших условиях борьбы с врагом не покидало чувство любви к Отечеству, ассоциировавшемуся исключительно с монархическим строем в России.[3]

В советский же период вышло огромное количество трудов, сборников документов, посвященных ополчению 1812 года,[4] которое преподносилось именно как народное, создаваемое по инициативе самого народа. Этим обусловлено недостаточное внимание советских историков к Государственному ополчению 1806 года, поскольку ученые не могли придерживаться такой концепции, что народ откликнулся на просьбу самодержавия помочь армии отстоять независимость и свободу того государства, в котором сам народ свободным не являлся. Кроме того, Милиция рассматривалась как достижение исключительно советской власти, поэтому употребление термина «милиция» вне контекста советской истории было недопустимо.

В связи с этим актуальность выбранной тематики определяется и событиями, происходящими уже в наши дни. С 2011 года в Российской Федерации проходит реформа органов внутренних дел, одним из пунктов которой является переименование милиции в полицию. Очень занятным в данном контексте представляется обращение к самой терминологии и сути этих понятий. Милиция в том виде, в котором она создавалась в молодом советском государстве, подразумевала именно народное образование, в противовес полиции – профессиональному государственному органу. Изучаемое нами ополчение 1806-1807 гг., именуемое милицией, представляет собой уникальный случай, когда создавалось оно государством,[5] но название и тем более содержание его сохранялись народными.

Не углубляясь в обширную историографию Отечественной войны и Ополчения 1812 года, отметим лишь, что исследование предшествующего им ополчения 1806-1807 года затрудняется в большей степени недостаточной его освещенностью в исторических источниках. Даже центральные архивы не могут похвастаться большим массивом документации. Например, фонд «Земское ополчение 1806-1807 гг.» Российского Государственного военно-исторического архива насчитывает всего 28 единиц хранения.[6]

Возможно, что представленная публикация документов поможет в некоторой степени преодолеть имеющуюся скудость источниковой базы и послужит побудительным мотивом для исследователей к дальнейшему изучению этой страницы российской истории.

Фрагмент Манифеста от 30 ноября 1806 г.

Милиция создавалась специальным Манифестом императора Александра I «О составлении и образовании повсеместных временных ополчений или милиции» от 30 ноября 1806 г. в один из самых напряженных моментов борьбы с наполеоновской Францией. Военные действия против Франции протекали неудачно для коалиции, в которую входили Англия, Австрия и Россия. После поражения союзных войск при Аустерлице 2 декабря 1805 г. Австрия капитулировала и заключила унизительный мир с Наполеоном. Русские войска были отведены в пределы России, а в Париже начались русско-французские переговоры о мире. 8 июля 1806 г. был заключен мирный договор между Россией и Францией, однако Александр I отказался его ратифицировать, и Россия формально продолжала оставаться в состоянии войны с Францией. Летом 1806 г. Наполеон захватил Голландию и западногерманские княжества. Осенью образовалась четвертая по счету коалиция против Франции (Пруссия, Англия, Швеция и Россия), однако, воевать пришлось только Пруссии и России. В начале октября 1806 г. прусские войска в двух сражениях подверглись полному разгрому. Прусский король Фридрих-Вильгельм III бежал к границам России. Почти вся Пруссия была оккупирована французскими войсками.[7]

В этих условиях, когда «соседняя сия Держава, разделявшая от Франции западные границы Империи Всероссийской, лишилась средств к своей обороне», Александр I поспешил устремить все силы «на поражение злобствующего врага, который, в изданных им прокламациях, простирает дерзость свою столь далеко, что грозит явно вторжением в самые пределы Наши».[8]

Создавая милицию, российский император, по всей видимости, преследовал несколько целей.

Во-первых, появлялся большой резерв для регулярной армии, который в любой момент можно было использовать в борьбе с врагом по его же примеру, в качестве альтернативы французским местным формированиям – национальной гвардии. Царский манифест, таким образом, был осознанным и последовательным шагом к созданию в России внутреннего ополчения с четко сформулированными целями и задачами. Существовала реальная необходимость защиты интересов государства в Европе, которое в сражениях потеряло значительную часть своей армии и не могло ее пополнить за счет существующих в то время рекрутских наборов.

Во-вторых, нельзя забывать о том, что на Россию надвигались войска, несшие революционные идеи свободы, равенства, братства, и можно было ожидать выступлений против крепостнических порядков. Если милиция окажется не в состоянии противостоять наполеоновской армии, то она, во всяком случае, справится с народными выступлениями. Данная цель создания милиции также очевидна, поскольку сам император как никто другой был заинтересован в том, чтобы «первейшим долгом усугубить неусыпные попечения к охранению спокойствия и целости Империи».[9]

Таким образом, поддержание внутреннего порядка в государстве являлось едва ли не первоочередной, но открыто в документах не провозглашаемой задачей создававшейся милиции. Косвенно об этом свидетельствует ряд фактов, касающихся порядка обучения военному делу ратников и функций Главнокомандующих Земским войском, обстоятельно изложенных в данной им 20 декабря 1806 года Высочайшей Инструкции.

Согласно данной Инструкции Главнокомандующие наделялись огромной властью, превышающей своими полномочиями власть полицейских и судебных органов в вопросах сохранения порядка и спокойствия в среде ратников. В случае их нарушения Главнокомандующий мог единолично принимать меры к «скорому ускромлению ослушных» и «в самом корне отсечь покушения непокоривости», утверждая решения военного суда вплоть до смертной казни («хотя бы касался он лишения живота»).[10]

При этом нельзя не отметить опасений государства перед самой организованной народной массой: «Как предмет сего ополчения не есть непременная воинская служба, но временное защищение границ в случае нужды: то и упражнения сего войска должны быть ограничены одними только первоначальными правилами воинского дела».[11] По Высочайшей Инструкции скопления народа в пределах тысячи человек «не должно допускать иначе», как по особенным приказаниям Главнокомандующего. Подобные тревоги императора вполне обоснованны, поскольку противостоять вооруженной толпе в случае обращения оружия против самой власти в условиях, когда регулярная армия вынуждена оборонять границы государства, достаточно проблематично. Руководствуясь этим, Александр I призывает Главнокомандующих тщательнейшим образом следить, чтобы «никакое оружие в домы поселян не было отпускаемо», «и чтоб хранилось оно под точною ответственностию частных Начальников в сборных местах, и употреблялось единственно во время учения. Строгое наблюдение сего правила должно быть поставлено в числе первых обязанностей частных Начальников и Командующим войском в Губерниях».[12] Огнестрельным оружием снабжалась только четвертая или пятая часть милиции, выстраиваемая в четыре или пять шеренг, так, чтобы первая была с ружьями, а остальные с пиками или косами.

Одним из немногих дореволюционных историков, который признавал в качестве мотивов создания милиции не только опасность возраставшего могущества Наполеона, но и «другой мотив, если не столь бьющий в глаза своей безусловностью, но все-таки очень солидный в глазах авторов проектов», был автор статьи об Ополчении 1812 года в юбилейном сборнике «Отечественная война и Русское общество» А. К. Кабанов. По его словам, «…сенатор Тутолмин, охарактеризовав «время рекрутских наборов, как периодический кризис народной скорби», видит выход из этого положения в милиции, которая «споспешествует в войне успехам оружия, а в мирное время порядку и тишине, не обременяя народа». Одним словом, этот проект в мотивах своих напоминает аракчеевские начинания по насаждению военных поселений — и там и здесь авторы задаются трудно исполнимой целью, создав солдата, сохранить земледельца».[13]

Так или иначе, Земское войско общей численностью 612000 человек создавалось в 31 губернии, которые для этой цели были разделены на семь областей. Сбор ратников производился пропорционально численности населения уездов из расчета 1 человек с каждых 26 душ.

Карта Костромской губернии

Костромская губерния вместе с Вологодской, Нижегородской, Казанской и Вятской вошли в VII Область, предоставившую в общее число ратников 77 тысяч человек. Доля Костромы в этом количестве составляла 20,1 % и равнялась 15,5 тысячам, что эквивалентно 2,5% от всего Земского войска. Набиралось оно из представителей податных сословий: крепостных и казенных крестьян, а также мещан и однодворцев. Каждый помещик, «казенное село» и мещанское общество в двухнедельный срок со дня обнародования манифеста должны были выставить положенное число людей, давая на каждого по три рубля жалования, провианта на три месяца и, по возможности, снабжая оружием. Ратники оставались в своей обычной крестьянской одежде, голов не стригли, бород не брили, и «доколе не будут двинуты с мест своих, должны оставаться в своих селениях и, пребывая в крепостном их быту, исправлять все те повинности, коими они обязаны земскому и волостному управлению».[14]

При изучении документов стоит обращать внимание на упоминаемые в них организации, делопроизводственную документацию, справки одних ведомственных структур другим и прочие сведения, которые могли бы дать толчок в поиске источников, относящихся к истории Ополчения на местном уровне. Так, например, командный состав (губернские начальники, тысячные, пятисотенные, сотенные и пятидесятные) определялся выбором дворянства. В этой связи протоколы заседаний Дворянского собрания по поводу этих выборов явились бы очень ценным историческим источником, также как и составляемые Дворянскими собраниями росписи крепостных людей от каждого помещика «сколько кому именно дать их надлежит».

Главнокомандующие областными ополчениями назначались лично императором «из особ, верностью, службою и достоинствами общественную доверенность приобретающих». Им подчинялись все местные власти, обязанные исполнять любые распоряжения, касающиеся милиции «с точностью, верностью и поспешностью». Поэтому важные краеведческие сведения можно было бы почерпнуть из поступавших к Главнокомандующим справок от Гражданских губернаторов – списков и ведомостей о жителях губернии всех состояний и «вернейших выписок из оных». В свою очередь, сами Главнокомандующие рапортовали императору об «отличившихся особенною ревностию».

Находившимся в отставке начальникам «повелено было носить мундир части, где они служили, всем же прочим был присвоен мундир губернский, при военной шпаге или сабле, с темляком на перевязи, через плечо и шляпа с бантом и султаном, но потом всем был дан военного покроя мундир с воротником и обшлагами тех цветов, какие были присвоены губернским мундирам».[15]

Все сословия были призваны к пожертвованиям деньгами, хлебом, снаряжением и особенно оружием. Государство, таким образом, до передачи армии ополченских полков и дружин не несло расходов по их содержанию. При этом власти вели тщательный учет всего поступавшего имущества и денег, мало того, они следили за тем, чтобы никто из дворян, купцов или мещан не уклонился от «добровольных приношений». Безусловный интерес для исследователя имеют материалы, представляемые уездными и губернскими предводителями дворянства, о количестве пожертвований и именах самих жертвователей. В отношении купцов должна была собираться информация касательно размеров капитала каждого, чтобы они не смели делать приношения ниже своих возможностей.

Таким образом, формы участия в ополчении могли быть разными: крестьяне с согласия или по велению помещика становились ратниками, дворяне занимали в ополчении командные посты и брали часть расходов по содержанию дружин на себя, купцы давали деньги на приобретение продовольствия, обмундирования и частично вооружения, мещане и ремесленники по выбору общества или «из усердия», т. е. добровольно, становились ратниками. Каждое сословие выполняло свою роль, соединяя «свои усилия на понесение общего бремени сего наиважнейшего служения Отечеству, на защиту Св. веры и собственного благосостояния».[16]

В марте 1807 года Генерал-Интенданту армии было поручено сформировать из ратников в 18 губерниях батальоны стрелков, численностью в 600 человек каждый, для пополнения действующей армии. От VII области из губерний: Костромской, Вологодской, Нижегородской, Казанской и Вятской направлялось 5 батальонов в Смоленск, где они должны были получить «дальнейшие повеления».[17] Воины стрелковых батальонов получили одинаковую одежду: кафтан, панталоны и шинели из темно-зеленого или серого сукна, черные поярковые кивера с лакированными козырьками и кокардой из черно-оранжевой ленты.

Многие помещики, выражая словами и делами поддержку правительству в его мероприятиях по обороне государства, тем не менее, опасались дурных последствий от вооружения и обучения ратному делу своих крепостных. Не устраивало их и то обстоятельство, что учение крестьян обязано было производиться в дни их работы на помещика. Результатом стало появление целых трактатов, адресованных правящим верхам, излагающих все невыгоды содержания ополчения.

Власти не могли не прислушаться к голосам тех, кто составлял их главную опору. В марте 1807 года милиция была сокращена в три раза и стала именоваться «подвижною или служащею милициею». Императорским указом предписывалось «Из числа людей, ныне в милицию вписанных, оставить действительными ратниками одну третью часть, расположив оную соразмерно числу ревизских в каждой Губернии душ, и полагая по сему уравнительному расчислению с 57 душ по одному ратнику, по прилагаемому при сем подробному росписанию».

По данному «росписанию» численность милиции сокращалась до 201075 человек, при этом процент ратников от Костромской губернии увеличился в общем массиве с 2,5% до 3,4 %, составив 6882 человека. При сокращении количества ратников ровно втрое в Костромской губернии должно было остаться 5166 ополченцев. Однако доля Костромы в рамках своей VII области осталась неизменной - 20,1 % на сей раз от 34097.

В указе Сенату «О составлении подвижного земского войска из третьей части, существующей ныне милиции» император вновь не высказывает открыто опасений по поводу угрозы вооруженной народной массы. Официально сокращение милиции обосновывалось тем, что «вид военных произшествий, пределам Нашим угрожавших, изменился» (имелись ввиду зимние сражения при Пултуске и Эйлау, когда Наполеон «сильно поражен был победоносным Нашим оружием»[18]) и «не представляется уже нужным содержать в готовности всё количество существующего ныне земского ополчения». Поэтому Александр I «желая, сколь можно облегчить подданных Наших в сей повинности, признали за благо из ополчения сего оставить только третью часть в действии».[19]

Руководимый теми же благими намерениями, государь приказал «во избежание разстройства в земледелии, затруднений для помещиков и селений и прочих неудобств, с тем сопряжённых, составление подвижного земского войска в сих Губерниях произвести не прежде, как по окончании полевых работ». Кроме того, теперь каждый ратник новообразованной подвижной милиции получал содержание «в тройном количестве, то есть, полагая по 9 рублей на человека деньгами и по тройной пропорции провианта». Сохранение сборов при сокращении численности ополчения давало государству возможность содержать его теперь в определенном достатке.

Интересен тот факт, что на службу в милицию не принимались студенты и лица духовного звания «без предварительного с Духовным начальством сношения».[20]

Высочайшим Рескриптом Главнокомандующим Областными Земскими войсками приказано было содержать служащую милицию в такой готовности, «чтоб по первому приказу можно было двинуть оную, куда повелено будет». С этой целью необходимо было «немедленно начать обучать оную воинским приемам и оборотам».[21]

Все ратники подвижной милиции освобождались от уплаты подушных и оброчных денег «до самого их возвращения в домы их», получая при этом оклад солдатского жалованья «из 3-х рублевой суммы».

Таким образом, сокращение численности милиции должно было прямым образом сказаться на ее качестве и вылиться в создание полупрофессиональных отрядов, способных перемещаться по всей территории государства с целью предотвращения внутренних беспокойств среди населения.

Важными источниками в изучении реорганизации милиции в отдельно взятой губернии стали бы рекрутские квитанции помещикам и селениям, выдаваемые за тех ратников, которые остаются на воинской службе, а также за погибших людей, которые «по окончании войны не возвратятся в свои домы».

Императорские объятия на плоту. Английская карикатура неизв. художника. 1800-е годы.

Тем временем военные действий разворачивались следующим образом. 14 июня 1807 г. русская армия была разбита в излучине реки Алле при Фридланде. Потери убитыми, ранеными и пленными превышали 25000, французы захватили почти всю артиллерию, гвардия потеряла треть своего состава. Через несколько дней был захвачен и Кенигсберг со всеми запасами. Продолжать войну, несмотря на собранную громадную милицию, было невозможно. 8 июля 1807 г. был подписан Тильзитский мирный договор. Россия обязывалась разорвать все отношения с Англией и присоединиться к континентальной блокаде. Заключение мира и вступление в союз с Наполеоном делало существование милиции излишним.

Ожидалось, что все ратники, призванные в милицию «на время настоящей токмо опасности»,[22] возвратятся к своей прежней жизни. Такие чаяния были вполне оправданны и проистекали из многочисленных обещаний российского императора, который подчеркивал, что «сии ополчения Наши положат оружие и возвратятся в свои домы и семейства, собственным их мужеством защищенные, где вкусят плоды мира, столь славно приобретенного»;[23] что «составление войска сего не есть набор людей во всегдашнюю воинскую службу, но временное ополчение, на случай нужды учреждаемое»; что «назначение людей в сию милицию не должно иметь тех же форм, кои при наборе в рекруты употребляются»;[24] что «по окончании же похода, совершив назначенную им временную службу, возвратятся они в свои деревни и семейства и войдут паки в тот же самый порядок, в коем прежде состояли».[25]

Лейтмотивом во всех этих фразах императора проходит мысль о том, что «предмет сего ополчения не есть непременная воинская служба, но временное защищение границ в случае нужды».[26] Однако Манифест 27 сентября 1807 года «О прекращении существования Земского войска, и о обращении ратников в первобытное состояние» возвестил о том, что по желанию помещиков, сельских обществ и казенных селений некоторые ратники могут остаться на военной службе и за них будут выданы «узаконенные рекрутские зачетные квитанции», подобно тем, что выдавались за покалеченных, убитых и умерших от болезней ратников. Такие квитанции наряду с собираемыми Военной Коллегией сведениями о потерях ополченцев, ведомостями Начальникам Губернской милиции от губернских правлений (куда в свою очередь ведомости поступали из земских судов), содержащими сведения о том, каких ратников помещики хотят вернуть со службы, а кого на этой службе оставить, списками в военную Коллегию требуемых «в возврат» ратников, а также списками поступивших без ведома помещиков в армию, явились бы действенными средствами восполнения пробелов в изучении истории местного ополчения.

В контексте вышесказанного хотелось бы отметить, что исследователям не следует ограничиваться узким хронологическим периодом, охватывающим только само время существования Костромского ополчения 1806-1807 гг. Отголоски этого явления могут быть выявлены и при изучении более поздних документов, а сведения об интересующих нас событиях могли осесть в архивах самых различных государственных структур. Например, в 1831 году, когда прошло уже 24 года с момента роспуска милиции, Сенат рассматривал дело «О выдаче жене невозвратившегося из ратников крестьянина Княгини Щербатовой, Кутырева, на свободное жительство вдовьего паспорта»[27] по доношению Костромского губернского правления, в котором постоянно идет отсыл к Манифесту 27 Сентября 1807 года.

Последовавшее вскоре за сентябрьским Манифестом «Наставление Государственной Военной Коллегии Военным приемщикам, назначаемым к разбору в Губерниях Милиционных ратников…» окончательно рушило надежды на возвращение последних к прежнему образу жизни. Если изначально в документах говорилось о том, что в рекруты будут зачислены только те ратники, на которых укажут их владельцы, то затем становится ясно, что все происходит с точностью до наоборот: всех «без изъятия»,[28] (т.е. без исключения) ратников принимали в ведомство Военного Департамента, а возвращали только тех людей, которых помещики требовали официально.

«Особые чиновники для осмотра в Губернии Милиции» должны были прислать в Военную Комиссию «именные списки сколько где найдется ратников, способных в полевые полки, в гарнизоны, в губернские роты» и т.д.

В общей сложности по воле царя из 200 тысяч воинов, подлежащих возвращению домой, переведено было в рекруты 177 тысяч. Как считает А.К. Кабанов, «подобный факт не мог, конечно, пройти бесследно в памяти народной — тяжелый осадок недоверия остался у народа, и правительство, через 6 лет, в памятный 1812 год, вызванное к формированию новых чрезвычайных сил, не могло не считаться с этим настроением. В своих разъяснениях оно подходит к этому вопросу, но весьма поверхностно, как бы внешне, играя словами. «Вся составляемая ныне внутренняя сила не есть милиция или рекрутский набор, но временное верных сынов России ополчение, устрояемое из предосторожности в подкрепление войска и для надлежащего охранения отечества». Противореча себе, правительство заявляло, что ополчение не есть милиция, и сравнивало теперь последнюю с рекрутским набором, но не так говорило оно в манифесте 1806 г.»[29]

Словно стремясь рассеять оставшееся в обществе гнетущее впечатление от сложившейся ситуации, царь осыпал наградами офицеров и чиновников. Спустя пару лет после роспуска милиции, костромское дворянство получило грамоту Александра I как свидетельство признательности за «ревность и усердие», с которым оно «подвизалось в образовании земского войска», «...не щадя ни трудов, ни жертв своего достояния...».

Текст данной грамоты, сохранившейся в собрании Костромского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, также опубликован в представленной серии документов.

Все документы публикуются в соответствии с современными орфографическими нормами, но с сохранением пунктуационных и стилистических особенностей русского языка начала XIX века.

• 22.374. – 1806 г. Ноября 30. (*) Манифест. – О составлении и образовании повсеместных временных ополчений или милиции.
• 22.405. 1806 г. Декабря 20. Высочайшая Инструкция Главнокомандующим Земским войском.
• 22.480. – 1807 г. Марта 7. Именный, данный Генерал-Интенданту армии. – О выборе стрелков из милиции.
• 22.495. - 1807 г. Марта 14. Именный, объявленный Министром Внутренних дел всем Главнокомандующим милициею. – О образовании подвижной милиции, с присовокуплением положения баталиона стрелков.
• 22.496. – 1807 г. Марта 15. Именный, данный Сенату. – О составлении подвижного земского войска из третьей части, существующей ныне милиции.
• 22.505. – 1807 г. Марта 21. Синодский. – О непринимании студентов и людей Духовного звания в областные милиции, без предварительного с Духовным Начальством сношения.
• 22.634. - 1807 г. Сентября 27. Манифест. – О прекращении существования Земского войска, и о обращении ратников в первобытное состояние.
• 22.701. – 1807 г. Ноября. Наставление Государственной Военной Коллегии Военным приемщикам
• Грамота Александра I костромскому дворянству за заслуги.
• 5031. - 1831 г. Декабря 21. Сенатский. О выдаче жене невозвратившегося из ратников крестьянина Княгини Щербатовой, Кутырева, на свободное жительство вдовьего паспорта.