* Кострома - боль моя

Геннадий Клеченов

Кострома - боль моя

    Когда оказываешься в этом городе, проходишь под стенами Ипатьевского монастыря, вглядываешься в волжские закаты, невольно теряешь чувство времени. Кострома живет в вечности, и ты растворяешься в ней, сливаясь с великим и неподвижным пространством, с Родиной. И связь эта становится уже нерасторжимой, куда бы ни забросила потом жизнь. 

   Сколько костромичей, разбросанных бурей революции по свету, не вписавшихся в резкий поворот истории, всю жизнь потом возвращались сюда хотя бы мысленно! А кому повезло, те и в действительности смогли вернуться на свою Нижнюю Дебрю - есть у нас такое место, - в мир своего детства. Ну, а кому нет... Даже на Кубе, в старинном городе Камагуэй (мне рассказывали об этом кубинцы) жил какой-то костромич, ставший местной достопримечательностью. Опустившийся, каждый день он сидел на одном и том же месте под палящим тропическим солнцем. Добросердечные кубинцы всегда подавали ему по сентаво, хотя и знали, что к вечеру он купит на них рома и останется наедине со своим неизбывным отчаянием. Его жалели, но помочь уже не могли. 

   Порывают с Костромой не так часто. Одни уезжают в погоне за мечтой и становятся в том большом мире маршалами или писателями, другие же - с отчаяния. И всегда такой разрыв бывает болезненным. Поэтому чаще здесь рождаются, любят, все переносят и остаются до самой смерти. И так поколение за поколением. И жизнь их кажется тихой и незаметной, как спокойное течение Волги. Но когда надо, встают насмерть и побеждают. Более 160 костромичей стали героями Советского Союза, 110 тысяч погибли на той войне. Откуда берется этот героизм при такой тихой провинциальной жизни? Почему именно Кострома, из которой хоть три года скачи, ни до какого моря не доскачешь, дала флоту русскому десятки офицеров и адмиралов?

  Возможно, все это от чувства Родины, которым пронизано здесь буквально все. Вот хотя бы эта местная достопримечательность, о которой и в начале двадцатого века, и в его конце писали буквально теми же словами, - последний городской пруд на Шаговой, бывшей Марьинской. 

Дома купцов Клеченовых

     На берегу пруда стоят два дома Клеченовых, несколько поколений которых родились и выросли здесь. Потомственный почетный гражданин, купец второй гильдии Геннадий Александрович Клеченов, его сын, костромской поэт Александр Геннадьевич Клеченов, его дети - музыканты Клеченовы. Частичка костромской культуры. А по другую сторону того же пруда до сих пор стоит маленький деревянный домик, в котором жил писатель Всеволод Никанорович Иванов. Колчаковский офицер, редактор белогвардейской газеты, заброшенный Гражданской войной в Китай, он уже в 1931 году получил советское гражданство, но лишь в 1945-м смог вернуться в Россию, где и написал пронзительную книгу о Костроме своего детства "На Нижней Дебре". Так из маленьких капелек складывается великая русская культура, которая именно провинцией "прибывать будет". 

   Культура. Сейчас в Костроме есть свои отделения Союза писателей, Союза композиторов, Союза художников. И не только есть, но и живут, работают, несмотря на великий погром, прокатившийся по всей стране. Так и существуют теперь бок о бок культурное, духовное богатство в нищете и нищета, бездуховность богатства. Создаются прекрасные картины, рождается музыка, издаются книги, хотя их авторам в пору бы руки на себя наложить от безысходности. Но нет отчаяния в их творчестве, в нем - вечность. 

   А местное краеведение... На ежегодных Григоровских чтениях переполненный зал, удивительные, одухотворенные лица, и каждое выступление - открытие. 

   Вся Кострома, все ее старинные улочки и доживающие век еще уцелевшие особняки пронизаны историей. И если бы каждый дом мог рассказать о своей судьбе и судьбе своих создателей и последующих обитателей, то ожила бы трагическая и занимательная история не только города, но и самого Государства Российского, так как Кострома и Россия немыслимы друг без друга, и вся русская история так или иначе прошла через Кострому. 

   Вот вдруг бросится в глаза затейливая деревянная резьба наличников: кто-то, уже исчезнувший навеки, долго вынашивал этот узор, потом радовался его воплощению, гордился своим нарядным домом, трепетно ухаживал за ним и, умирая, передал его детям. Но этот ветхий домик доживает свои последние дни. Исчезнет он - и исчезнет этот последний слепок души его строителя. А Кострома станет беднее с этой утратой. 

   Краеведы пытаются спасти то, что еще можно спасти, стремятся шаг за шагом раскрыть судьбы домов и их хозяев. Сначала, естественно, внимание привлекают дома, прославившиеся заслугами своих хозяев, но постепенно, я верю, дело дойдет и до самых обычных домов простых костромичей. Так будет, потому что неинтересных людей и неинтересных домов не бывает. 

   Наше равнодушие к истории вызвано нашим невежеством. От неведения история для нас мертва и безразлична. И когда каждый дом откроет нам свою душу, мы бережнее будем относиться к невзрачным ветхим строениям, постараемся их восстановить. И так уже слишком много и торопливо разрушено, словно спешили стереть из памяти прошлое, которое совсем ведь не было постыдным или преступным. Да, оно было разное, всякое было в нем: и доброе, и злое. Но, как говорили древние: "Даже боги бессильны сделать бывшее небывшим". Оно было, была эта единственная и неповторимая для каждого костромича жизнь, следы которой еще хранятся в умирающих семейных гнездах. И если стереть сейчас из памяти эти следы, тогда все потом придется проходить заново. А это - болезненный опыт. 

   Через два года Костроме исполнится 850 лет. Всего на пять лет младше Москвы, основанная тем же Юрием Долгоруким, Кострома во многом разделила судьбу своей старшей сестры. Даже столицей Государства Российского успела побывать, когда после смерти Александра Невского титул великого князя перешел к его младшему брату, костромскому князю Василию по прозвищу Квашня, - он не пожелал уезжать из своей Костромы и сделал ее стольным градом. И впоследствии Кострома всегда была с Москвой. Во время распри Шемяки с Василием Темным Кострома держала сторону последнего, хотя Галич, вотчина Шемяки, была роднее Костроме, чем далекая Москва. И в смуту начала XVII века именно Кострома с ее знаменитым Иваном Сусаниным встала оплотом патриотизма и порядка, именно отсюда пошло возрождение растерзанной русской государственности. Вот так и живет Кострома, от смуты к смуте, гася их своей кровью, своей стойкостью. 

  ...Как снег, кружатся в воздухе семена берез. Ими уже занесен двор. Ну зачем такое расточительство природы? Чтобы выросло одно белоствольное деревце, бессмысленно гибнут миллионы семян. Зачем? 

   Будущие поколения, вглядываясь в наше нынешнее, ставшее для них прошлым, будут думать: ну зачем они устилали собой нашу измученную землю, зачем страдали, если не было реальной перспективы победы? А и в самом деле - зачем? Затем, вероятно, что по-другому уж не могли. Так вот просто стояли насмерть и выстояли. А те семена, которые вроде бы зря пропали, те наши бесчисленные жизни, которые вроде бы зря прошли, - не они ли дали нам Достоевского и Толстого? Так уж устроен мир, что ради одной белоствольной березки землю устилают миллионы совсем не бесполезных семян. Миллионы провинциальных мечтателей рождаются и умирают в безвестности, и лишь единицы из них обретают свой творческий голос. 

   Магия Костромы. Когда наш замечательный драматург Островский, приехавший погостить к родственникам в Кострому, впервые утром вышел на городскую площадь, то был на всю жизнь покорен распахнувшимся видом. Гармония архитектурной среды, бескрайних горизонтов, высоких волжских берегов, вековечная, устоявшаяся жизнь - все это сразу же обволакивает душу покоем, избавляет от надломов и надрывов, восстанавливает внутреннюю гармонию в человеке. Поэтому именно здесь Островский и создал лучшие свои произведения, здесь нашел прототипов для своей "Грозы", 140 лет которой исполняется в этом году. И Кострома ответила ему любовью. В местном театре, одном из старейших в России, были поставлены все пьесы Островского, а "Грозу" костромичи сразу же восприняли как свою. Ведь именно здесь сто сорок лет назад произошла такая история в семье Клыковых, следственное дело до сих пор хранится в местном архиве. И поэтому при первой постановке в местном театре актеры гримировались под Клыковых, а в городе каждый мальчишка мог показать дом, где жила Катерина, и место, где она погибла. 

   А сколько фильмов было снято в Костроме, в ее реальных, но кажущихся сказочными декорациями местах! И в этих фильмах, как, например, в "Жестоком романсе", сама Кострома играет главную роль, ее образ, прекрасно-трагический и непреодолимо влекущий. Поэтому и костромичам, которых жизнь забросила в столицу, всегда так хочется вернуться, поэтому они и создали свое землячество в Москве, где собираются такие известные люди, как драматург Розов, крупнейший современный мыслитель Зиновьев и многие другие, прославившие своим творчеством не только Кострому, но и Россию. Поэтому и Писемский, и Потехин, уехавшие из Костромы в столицу еще в ранней молодости, всю жизнь потом в своем творчестве возвращались к ней, как к живому источнику. 

   В Костроме много детей. Это настоящий детский рай: рыбалка, купание, грибы и целый мир свободной детской фантазии, слитый с фантастическим тысячелетним миром этого города и вечностью Волги. Как бы ни складывалась жизнь в семьях, но дети всегда счастливы: детство не может быть другим. Вопреки всему, что доводит взрослых до отчаяния, до сумасшествия, до самоубийства. Много ли надо ребенку для счастья? Просто не мешайте ему быть естественно счастливым. Это ведь только взрослым всегда чего-то не хватает, а дети счастливы своей чистотой, полнотой чувств и ослепительностью неведомого будущего, прекрасного, как волжский закат. 

   Но в Костроме сейчас трудно. Голодные собаки, бросающиеся под колеса машин (благо водители здесь по доброте никогда не давят собак и кошек и те не знают страха улицы), чтобы схватить кусок конского навоза. И молчаливое отчаянье стариков, которым почему-то в последние годы перестали платить пенсию. Юность может жить надеждой на будущее, а чем жить старости? Впереди - смерть. А до нее - голод и безысходность. Но, слава Богу, в этом году наладилось, платят регулярно. А надолго ли? 

   Хочется уехать. Видеть все это, видеть сидящего в рядах старика, который просит подаяния, чтобы накормить голодную красивую овчарку, лежащую рядом, видеть и не иметь возможности помочь - страшно. 

   Кто виноват, кто довел до этого? Глава самоуправления Костромы Коробов? Но я видел его - хороший, добрый человек и любит Кострому, болеет за нее побольше, чем я. И не на словах. Правительство в Москве? Я допускаю, что субъективно и они тоже не хотят творить зло. 

   К Ипатьевскому монастырю непрерывно подъезжают автобусы и причаливают маленькие пароходики с иностранным туристами. Смотрю в их серьезные лица, ловлю обрывки фраз. Пытаются понять загадочную Россию. По всем расчетам политологов, страна в такой ситуации обречена. Она просто не может существовать. Неплатежи автоматически ведут к забастовкам, перерастающим в беспорядки и хаос. Так почему же эта вот самая Кострома продолжает жить? И даже улицы тщательно подметаются. 

   А по городу слышишь столько всяких разговоров. Чаще всего о том, что по полгода не платили зарплату, не платят детские, не платят инвалидам. Как же страшно начинать среди всего этого жизнь. Найти хоть какую-то работу - мечта. А на работе потом полгода работать без зарплаты. И все же работать, упорно, дисциплинированно. Ради надежды когда-нибудь что-то получить. И не чудо ли, что сквозь все это несутся украшенные лентами свадебные машины, что счастливая ребятня с утра до вечера плещется в Волге, что мир не перевернулся? 

   Нынче костромские старушки повеселели и приободрились - начали давать пенсию. А там, глядишь, и прибавят. А уж если что, то и подождать можно, не впервой. Запасают дешевые крупы. Правда, ворчат беззлобно и привычно: "Вот получила и сразу все раздала за долги. И опять жить не на что". Но в глазах нет отчаяния. Даже огонек какой-то затаенный светится - нас, мол, так просто не уморить. Не в этом ли русском упорстве вязли все блицкриги, от татарщины до "500 дней"? Может, в этом и заключается великая и спасительная стойкость России? 

   Жизнь продолжается и будет продолжаться бесконечно, как бесконечна в своем спокойном течении Волга. Опять на прежнем месте сидит нищий старик с овчаркой, но пес уже не лежит уныло мордой на лапах, а поглядывает на прохожих - видать, накормлен. В картонной коробке у старика аккуратно сложена подаваемая мелочь. Вот и еще одной бедой хоть чуточку стало меньше. А что будет завтра - Бог знает. И все же так хочется верить, что все будет хорошо.

4 июля 2000 года.